месте! А иначе — какой смысл? Зачем иначе всё это нужно?!
Фанни заверещала: так тонко и болезненно пронзительно, будто свинья под ножом. Потом она посмотрела Мартину в глаза — уже совсем не случайно. А после — в глаза бабушки.
Теперь крик не сдержала и старуха.
— Я не колдун. — произнёс Мартин ровно и чётко, почувствовав себя непобедимым. — Я пророк. Пророк не Света и не Тьмы, ибо нет одного без другого. Одно лишь только ныне пророчу: всякая молитва будет услышана!
Мартин разжал пальцы, освободив руку Фанни.
— Идите и расскажите добрым людям о том.
Разумеется, Бомонты не могли пропустить очередное шумное празднование очередной годовщины какой-то кровавой бойни двадцатилетней давности. До торжества оставалась пара недель, но стирлингская знать уже тянулась в столицу со всех концов огромного королевства. Леди Эбигейл-то приехала с южной границы давно — успела славно провести время вдали от семьи, с которой ощущала мало близости.
Теперь же прибыл и блистательный сир Арчибальд Бомонт, один из лучших рыцарей Стирлинга — и сам маркиз Амори Бомонт, рыцаря напоминающий менее всего на свете. Бомонты содержали не очень большой, но весьма богатый дом в столице — как раз ради удобства частых визитов в Кортланк, совершала которые в основном Эбигейл. Этот дом маркизе вполне нравился, однако ранним утром прибыл разодетый в шелка королевский посланник, который сообщил: высоко ценя одного из важнейших вассалов, Бламаринги предлагают Бомонтам покои в королевском замке. Никто от таких предложений не отказывается.
Амори, человек пожилой, давненько не проявлял особой пылкости к супруге. Но то ли слишком соскучился, то ли дорога в Кортланк напомнила маркизу о молодости — едва оставшись с Эбигейл наедине, Амори словно озверел. Мягкие возражения о том, что леди Бомонт уже прихорошилась, а это потребовало массы её времени и труда служанок, супругом приняты не были. Пришлось, конечно, уступить. Амори её и кровати-то не довёл: хватило широкого подоконника и задранных юбок.
И если поначалу Эбигейл ещё старалась представить на месте мужа милого Санти, то вскоре пришлось признать: а вышло-то у Амори на этот раз недурно! Очень даже недурно: как в первые год-другой после свадьбы. Маркиз старался изо всех сил — его могучий брат, наверное, ни на одном турнире так не потел. Эбигейл совсем не пришлось изображать, будто она удовлетворена: небось ещё служанки позавидовали, слыша её стоны через стену.
Нет, всё-таки не так уж плох дражайший супруг — думала Эбигейл, поправляя наряд и причёску.
Вид у маркизы теперь сделался немного помятым, зато глаза в зеркале как блещут… Пожалуй, лучше идеальной подготовки к выходу в свет получилось. Да-да, к такому огню идёт кое-какой изъян в марафете. Женщины, которых как следует полюбили, всегда красивее обделённых.
Амори тоже сиял так, словно это он только что сокрушил армию балеарцев, а не король Балдуин двадцать лет назад. Таким он жене нравился, пусть и немного.
— Будь добр, дорогой: прими внимание Балдуина с Вилдой на себя. Не хочу, чтобы королева мне завидовала.
Балдуин, конечно же, крепкий старик — однако уж слишком старик. Наверняка давно безнадёжно бессилен по части постели. Должно быть, так подумал теперь и Амори Бомонт — причём мысль ему польстила. Приятно хоть в чём-то быть лучше героического короля, верно?
— О, родная, сегодня — всё для тебя!
Ха! Как будто в иные дни Эбигейл не получала от мужа всё, чего хотела. Даже больше, чем маркиз желал ей дать. Больше, чем он мог представить, бедняжка…
— Как думаешь, сойдёт? — поинтересовалась Эбигейл насчёт своего вида, хотя мнение Амори её не очень-то заботило.
— Ты прекраснее самой королевы!
Вилда, конечно, была красивой женщиной. Вдвое моложе Балдуина: когда-то у славного короля были и другая жена, и другие дети. Были… К сожалению — или к счастью. Такова судьба. Балдуин заключил второй брак под конец войны, причём донельзя удачно. И породнился с одним из сильнейших герцогов Норштата, и обрёл завидную жену — а первая-то была сущей дурнушкой, и вскорости получил двух новых сыновей. Взамен тех, которых крепкие стены замка не спасли от мора.
Да, Вилда — красавица, никто не поспорит, но Эбигейл никогда не считала её себе ровней. Уж если говорить о красоте, то это маркиза заслуживала корону!
Ах, какая волнующая мысль… Но Эбигейл предпочла отогнать её. Верно говорил милый Санти: от короны люди имеют свойство глупеть. А на ум леди Бомонт привыкла полагаться ещё более, чем на лицо и фигуру. В конце концов — при таком возрасте недолго осталось её чертам да формам волновать всех вокруг.
— Займи короля с королевой. И Арчи тоже… А мне самой неплохо бы побеседовать с Ламбертом.
— Не успела на охоте?
— Родной, это же королевская охота. Там все были пьяны с утра до ночи! Вряд ли Ламберт толком понял твою прекрасную идею.
— Находишь её прекрасной? Правда?
— Нахожу прекрасными доходы, которые она принесёт.
Прожект Амори на деле казался маркизе довольно бестолковым, зато поводом покинуть его замок стал отличным. И увы: чрезмерные увеселения Ламберта действительно немало помешали беседам, которые балеарский канцлер велел с кронпринцем вести.
Эбигейл старалась действовать тонко. Нельзя же просто заявить: ах! Вот тот да этот пэры хотели бы видеть королём не вас, а Бернарда! Даже если симпатии пэров вполне очевидны. Юнцам свойственно быть впечатлительными через меру. Укажешь на врагов прямо — кронпринц может и дров наломать, а этого маркизе не хотелось.
Тонко строить беседы Эбигейл умела, однако они хороши с трезвыми людьми. И думающими при том головой, а в охотничьем домике у Ламберта кровь порядком оттекла к иному месту. Больно много порхало кругом всяких пигалиц…
Маркиза, глядя в зеркало, поправила платье на груди — и в очередной раз задумалась о том, что давно уже приходило на ум.
Может ли она соблазнить Ламберта? О, ещё как может. Кронпринц поглядывал на неё, бывало… Не совсем так, как прочие мужчины при дворе. Те впустую мечтали, а Ламберт-то знал, что может получить всё, чего захочет.
Слишком хорошо знал. Потому боялся. Он не так уж умён — но лишь потому, что ещё молод. Всё-таки не обделён способностью соображать. Маркиз Бомонт — могучий оплот королевской власти над югом страны. Ламберт должен был понимать: риск хоть немного испортить с ним отношения едва ли стоит любых удовольствий. Можно ли подтолкнуть Ламберта к глупому поступку? Ха… Какой только глупости
