Нейрофизиологи пока не могут детально отслеживать протекающие в мозгу процессы, а тем более сопоставлять их с теми или иными аспектами поиска нужной идеи. Но в самой реальности подсознательного поиска сомнений нет. Опыт специалиста во многом определяется тем, что в его мозгу складываются нейронные структуры, быстро выдающие удачные подходы к решению определенного класса задач. Но эти структуры приводятся в действие спонтанной активностью мозга, которая не поддается сознательному контролю и протекает в значительной мере помимо воли человека. Субъективно это воспринимается как творческая деятельность.
Было бы неверно говорить, будто в подсознании обращаются готовые технические идеи. Скорее, это произвольно возникающие возбуждения, отвечающие определенному усилию или образу, вроде тех, что сопровождают поиск неожиданно забытого слова. Благодаря организации мозга и сосредоточению на поставленной задаче одни формы активности гасятся, другие усиливаются. Спонтанные мозговые возбуждения как бы борются за выживание в заданной окружающей среде и подвергаются отбору, конкурируя за доступ к ограниченному ресурсу сознательного внимания. Фактически это все тот же процесс естественного отбора.
С позиций этого анализа спор между эволюционистами и сторонниками «разумного замысла» получает неожиданный поворот. Оказывается, модель «цель плюс творчество», по сути, эквивалентна модели «случайность плюс отбор». Техника, на создание которой мы тратим свои творческие силы, в действительности возникает как продукт эволюции быстро меняющихся нейронных структур. С другой стороны, эволюцию жизни, которая складывается из отбора случайных мутаций, можно рассматривать как колоссальный творческий разум, далеко превосходящий по своим возможностям человеческий мозг, но работающий в миллион раз медленнее.
Воля техноценоза
Представление о техноценозах Кудрин отрабатывал на примере знаменитой «Магнитки». Изучая электрооборудование огромного металлургического предприятия, он насчитал порядка 100 000 электрических машин, около миллиона низковольтных аппаратов, десятки миллионов проводов и кабелей, а в целом миллиарды различных электротехнических изделий, блоков, деталей. Оказалось, что в каждой нише имеются 1—2 самые распространенные модели, а остальные образуют длинный хвост все более редких форм. Точно такой же закономерности подчиняется численность видов в живой природе. Никто преднамеренно не закладывал в техноценоз это распределение. Оно возникло естественным образом, помимо индивидуальной воли людей, которые разрабатывали и обслуживали технику. Одни изделия, оказавшись эффективными, широко распространялись, другие отторгались, третьи применялись лишь изредка. Техноценоз как будто бы обладает зачатками свободной воли и «продавливает» определенные решения. Людям кажется, что они сами от начала до конца определяют развитие технических систем. Однако ученик Кудрина профессор Гнатюк отмечает, что любой проектировщик всегда находится «в жестких тисках системы технических требований». Как правило, он не выбирает задачу, а лишь в меру своих способностей находит эффективный способ ее решения. Так проявляется воля техноценоза и включенность человека в его структуру.
В миллион раз быстрее жизни
Генетические мутации проходят отбор, лишь реализовавшись в форме особи, а то и группы особей. Это очень медленный процесс. Даже у бактерий уходят часы на то, чтобы породить новое поколение. А у крупных видов — десятки лет. В технике элементарным мутациям соответствуют формирование и распад нейронных связей в мозгу. Временной масштаб этих явлений составляет от сотых долей секунды, когда возбуждение гаснет, не достигая сознания, до минут, когда в состоянии транса схватывается особенно сложный образ. То есть темп возникновения и отсева таких подсознательных «мутаций» в очень грубом приближении в миллион раз выше, чем биологических, и во столько же раз быстрее идет техноэволюция.
Если в биологии время существования вида измеряется миллионами лет, то в технике — годами. Эволюция жизни на Земле от генетического кода простейших до человека заняла 4 миллиарда лет. Техноэволюции могут потребоваться не миллиарды, а всего несколько тысяч лет, чтобы породить системы, сопоставимые по сложности с человеком. Конечно, это очень грубая оценка, так что нет смысла выяснять, откуда вести отсчет этого срока — от появления речи, письменности или книгопечатания. Ясно только, что за время, ничтожное по сравнению с длительностью биологической эволюции, техника превзойдет ее по сложности и совершенству своих созданий.
Это позволяет по-новому взглянуть на роль человека, находящегося на стыке двух грандиозных эволюционных потоков — биологического и технического. Мы явились итогом чудовищно медленных трансформаций генетического кода, каждая буква которого написана жизнью и смертью миллионов существ. Но теперь наш мозг комбинирует буквы с немыслимой по генетическим меркам быстротой, и большинство новых комбинаций оценивается без материального воплощения.
Трудно смириться с этой мыслью, но серое вещество человека играет роль субстрата для технической эволюции. В наших головах рождаются и умирают идеи, конкурирующие за право реализации «в железе». В работу идут лишь самые эффективные из них. Это именно они всего за несколько тысячелетий радикально изменили ландшафт планеты и формируют будущую техническую среду обитания, вытеснив наших недавних конкурентов-животных в резервации заповедников. Но возможностей мозга нам уже недостаточно, и мы создаем компьютеры, способные еще быстрее комбинировать символы и отбирать варианты.
Кислородная атмосфера Земли и многие геологические структуры сформированы в ходе эволюции жизни. Эволюция техники может привнести куда более масштабные перемены. Лишь специальные усилия позволят сохранить островки первозданной природы. На остальной части планеты уже формируется искусственная среда обитания. Фото: ALAMY/PHOTAS
Гиперценозы — стихии будущего
Антропоцентризм подталкивает нас думать о технике лишь как об инструменте, подконтрольном человеку и расширяющем возможности его органов. Между тем сама техника управляет человеком едва ли не в большей степени. Мы осваиваем устройства и программы, приспосабливаемся к их функциям, встраиваемся в технологические цепочки и тратим годы на приобретение и поддержание квалификации. Именно вокруг технических возможностей и проблем формируются новые рынки, виды деятельности и даже формы социальной жизни. Мы превозносим (или ругаем) хитроумных изобретателей, но создаваемые ими устройства распространяются не раньше, чем техническая среда готова их принять. А потом это становится лишь вопросом времени: техноэволюция идет хотя и в наших мозгах, но помимо нашей воли. Ее невозможно остановить, по крайней мере сохранив человека и общество такими, как мы их знаем. Искусственные ограничения и запреты могут лишь временно задержать ее ход. Нам надо готовиться жить в новой окружающей среде, отвечающей техническому этапу эволюции, который пришел на смену биологическому.
Такое видение будущего может пугать, поскольку непонятно: найдется ли в нем место человеку или нам отведена роль недолговечного промежуточного звена между биологией и технологией? Уже сегодня есть признаки того, что человек становится узким местом для развития техники. Медленная реакция человека заставляет снижать скорость на дорогах. Большинство авиакатастроф случается из-за человеческого фактора. Почти никто уже не понимает во всех деталях работу современных компьютеров, так как многие их компоненты сами создаются компьютерами по более или менее общим спецификациям. Поэтому участие человека в управлении техникой будет и дальше сокращаться.
И все же техника еще находится на очень раннем этапе своей эволюции. Профессор Виктор Иванович Гнатюк, ученик Кудрина, сравнивает современные техноценозы с лужами, кишащими первичной протожизнью. Без участия человека они пока не могут ремонтироваться, самовоспроизводиться и модифицироваться. Для протекания технической микроэволюции необходим мозг изобретателя. Так что люди еще какое-то время останутся ключевым элементом техносферы, а совместная эволюция этого симбиоза будет сопровождаться техническим совершенствованием человеческого организма.
Вряд ли картину жизни в таком симбиозе стоит рисовать в мрачных тонах, как это делается в антиутопиях, где человек воюет с машинами или порабощен ими. Скорее, наше взаимодействие с окружающей техносферой можно уподобить отношениям наших предков с природными стихиями, приносящими пользу или вред в зависимости от обстоятельств. И, возможно, мифы, наделяющие стихии сверхчеловеческими волей и разумом, получат тогда вполне научное обоснование.
