Кроме тасилдара и начальника полиции, в Падум приехали работник департамента вод и лесов, инспектор начальной школы и два фельдшера, открывшие пункт первой помощи. Эти люди вместе с двумя инженерами-дорожниками из Ладакха составляли всю индийскую колонию в Занскаре.
Я ушел от тасилдара, договорившись о встрече на следующее утро. Он должен был подготовить разрешение для Нордрупа и Лобсанга сопровождать меня через Большой Гималайский хребет до долины Кулу в индийском штате Гимачал-Прадеш.
Утром, когда я вновь явился к тасилдару, чиновник сидел за завтраком из жареной рыбы. Я с наслаждением отдал должное трапезе.
— В реке много рыбы, — сказал хозяин. Наверное, он не знал, что для буддистов убийство рыбы — тягчайший из грехов: ведь бедное существо не может даже закричать, чтобы позвать на помощь. От рыбной ловли разговор перешел к охоте, и тасилдар с гордостью показал рога ибекса, подстреленного его другом.
Гигантские козероги ибексы широко распространены в Занскаре. Они живут большими стадами на самых высоких склонах и редко спускаются в долины, но зимой иногда подходят к воротам монастырей, где их подкармливают монахи. Рога ибексов часто подвешивают на деревенские чортены. Саблевидные, с «насечкой» рога могут достигать метровой длины.
Когда разговор наконец зашел о пропусках, чиновник проявил сдержанность. Прежде всего он посоветовал мне вернуться прежней дорогой. Потом объяснил, что путешествие, которое я собираюсь предпринять, очень опасно. Некоторое время назад на перевале погибла лошадь. Я возразил, что привык путешествовать по Гималаям.
— Зайдите во второй половине дня со своими спутниками, — закончил разговор тасилдар.
Нордруп взялся помочь мне в укладке багажа. Он сказал, что придется идти восемь-десять дней, чтобы добраться до южных склонов Гималаев. Поскольку мне хотелось посетить округ Лунак, я считал, что мы пробудем в дороге около двух недель.
Днем я пошел с Нордрупом к тасилдару, который в последний раз пытался переубедить меня. Но я держался стойко, и он, сдавшись, протянул пропуск, разрешавший Нордрупу и Лобсангу сопровождать меня до штата Гимачал-Прадеш.
На следующее утро я был на ногах с самой зари. Еще ночью появился Лобсанг с шестью лошадьми, и я отобрал лучших. Последний раз проверил припасы.
Время шло уже к полудню, когда, наконец, мы отправились по узкой тропинке над рекой, огибавшей город. Большую часть дня нам предстояло идти вдоль отвесного склона гор, нырявшего прямо в реку Занскар.
Я надеялся проделать добрую часть пути верхом, но тропа была слишком узка и скалиста. Она то ползла вверх, то спускалась вниз по склонам гор, чьи вершины нависали у нас над головой. Лобсанг сказал, что зимой Лунак отрезан от остальной части Занскара завалами. Случается, что тропа находится под снегом до конца июня. Нам часто приходилось пробираться по проходам, проделанным в каменных завалах.
К вечеру тропа вывела к большой снежной плите, оставшейся после сошедшей лавины. Одна из лошадей потеряла равновесие и заскользила по обледенелому склону. К счастью, ее падение остановил выступ скалы. Нордруп изо всех сил потянул лошадь за хвост, помогая ей подняться, а Лобсанг одним прыжком перескочил через заледеневшую глыбу, проверяя, могут ли животные преодолеть ее. Первая лошадь прыгнула без приключений, а вторая приземлилась неудачно и упала; пытаясь удержаться на ногах, она оборвала ремни, удерживавшие поклажу. Третья и четвертая прыгнули тоже без приключений.
Все утро тропа петляла и была крайне опасной. Нам пришлось пересечь несколько почти вертикальных завалов. Каждый шаг вызывал подвижку осыпи. Именно здесь, по словам Нордрупа, погибла лошадь.
В полдень мы сделали привал на склоне и перекусили, не сходя с тропы. Наши бедные лошади ползали, словно мухи, по откосу, поедая траву. Вокруг росло несколько видов кустарника, в том числе тутовник. Каким чудом он попал сюда — непонятно, хотя известно, что он произрастает на некоторых высокогорных плато Центральной Азии. На другом кустарнике висели съедобные оранжевые ягоды размером с нашу смородину, кисловатые на вкус. Я так и не узнал их европейского названия. Они очень вкусны, но их можно легко спутать с похожими ягодами, которые отвратительны на вкус и ядовиты. Из веточек этого кустарника плетут тросы для подвесных мостов.
После нескольких крутых подъемов мы выбрались к обширному плато. Внизу, под нами, на обнаженной земле четкими зелеными пятнами выделялись ячменные поля вокруг двух домов.
На следующий день мы долго шли по берегу реки среди голых раскаленных скал. К четырем часам дня нас начал терзать холод. Но уже был близок первый из домов, которые мы разглядывали ранее с вершины обрыва. Нордруп обнаружил поле созревшего зеленого горошка. Я уселся, а мой спутник сорвал дюжины две стручков. «Такой обычай»,— сообщил мне Нордруп.
Я все же почувствовал себя виноватым, когда увидел женщину, направлявшуюся к нам с явным намерением узнать, что происходит на ее поле. Нордруп, не теряя присутствия духа и даже не прожевав горошек, поднялся навстречу и принялся расхваливать ее чудесное хозяйство, не дав выразить протест.
Я набрался смелости и спросил, нет ли у нее на продажу чанга — очень хотелось пить. Да, она нам продаст питье, если мы будем столь добры и последуем за ней. Женщина провела нас в комнату, где два полуголых малыша играли с козой. Вокруг низкого столика громоздились подушки, накрытые ковром.
Мы воссели на почетные места, отведали чанг и, не смущаясь, налегли на свежайший зеленый горошек.
Мы вступили в долину Карджия, которая входила в провинцию Лунак. Эта долина длиной в семьдесят километров вела к высотам перевала Шингола. Через два часа добрались до первых ячменных полей Тета — деревни из сорока домов. Крупное здание на отшибе, окруженное скрюченными ивами, было резиденцией лумпо, местного владыки.
Дома, построенные в основном из камня, были меньше и ниже жилищ других районов Занскара. Почему-то они казались более примитивными.
Вскоре я понял, почему дома так низки — они были наполовину закопаны в землю! Только забравшись под землю, люди могли жить в относительном тепле на высоте четырех тысяч трехсот метров над уровнем моря.
Когда мы спускались в долину, небо снова заволокли тяжелые тучи. Мы вступали в продуваемый ветрами безлюдный край на границе безмолвных ледников. На этой высоте деревья не растут даже при искусственном орошении. Здесь не произрастает ничего, кроме ячменя, но и ему для развития едва хватает ультрафиолетового излучения. Урожай следует собирать до вызревания зерен, пока не начнутся первые снегопады сентября. Сейчас стояла середина июля, а мне казалось, что лето уже на исходе. Здесь, по словам Нордрупа и Лобсанга, заморозки бывают весь год. Для них обитатели Лунака были примитивными горцами, предметом шуток остальных занскарцев, которые сравнивали этих наивных простаков с шельмами из Падума или утонченными жителями центральных теплых провинций.
«Книга рекордов» Гиннеса утверждает, что самое высокогорное человеческое поселение — поселок горняков в Андах на высоте пяти тысяч ста девяноста метров над уровнем моря, и отмечает, что имеется крохотный андский городишко на высоте четырех тысяч двухсот метров. Если это и так, то расположение Анд по отношению к экватору делает климат южноамериканских высокогорных плато более благоприятным, чем в Гималаях.
У самой деревни Ралта недалеко от брода через реку мы наткнулись на странную круглую постройку, похожую на усеченную башню.
— Это волчья ловушка, — разъяснил Лобсанг, показывая на внутреннюю стену, которая расширялась книзу, и на земляную насыпь снаружи.
— Зимой, — продолжил он, — на дно бросают тушу козы или лошади; это привлекает волков, они взбегают по насыпи, прыгают вниз, а выбраться не могут из-за наклона стен. Волки ходят стаями, и в ловушку попадают сразу несколько зверей.
Волки в этом районе принадлежат к белой или серой гималайской разновидности, а в горах на севере Занскара живут редкие черные волки. Я еще ни разу не видел этих ловушек, но Лобсанг сказал, что они есть почти у каждой деревни в долине. Волки — подлинный бич Занскара, злейшие враги домашних животных.
Оставив справа две одинокие деревни, мы прошли в широкую долину, в центре которой различались белые дома Карджии — последней и самой высокогорной деревни Занскара. К сожалению, у меня не было точных инструментов, чтобы замерить высоту, которую я оценил в четыре тысячи триста или четыреста метров над уровнем моря.
Я едва дышал, когда мы подошли к первым домам Карджии. Крепкий краснолицый крестьянин предложил переночевать в его доме. Я двинулся вслед за ним, прошел через низкую дверь и попал в темный туннель, который петлял и вывел в узкий коридор, соединявший конюшню и козий хлев. Наконец мы проникли в комнату, врытую, как и хлев, в землю. В Карджии слишком холодно, чтобы позволить себе роскошь иметь летнюю комнату. Семья весь год ночует в «норе», обогреваемой теплом животных. Комната освещалась через крохотное отверстие. В этом погребе жителям приходится проводить десять долгих месяцев в году!
