— Бургельский, где вы? — Куперен кинулся вверх — туда, где только что стоял комендант. Перед ним была глухая стена.
— Проклятый поляк! Он решил похоронить меня вместе со своей челядью и сохранить тайну дьявольского подземелья!
Командир казачьего отряда въехал на территорию крепости, когда сражение между русскими и оборонявшими ее французами подходило к концу. Казачий полковник продиктовал срочную депешу в штаб армии, но ни словом не обмолвился о канувшем как в воду обозе. Он сомневался, что обоз вообще существовал, хотя на площади перед дворцом стояли пустые повозки. Его не разубедило даже то, что молодой ротмистр обнаружил на одной из фур, что стояла в смежном с дворцовой площадью дворике, кованый сундучок, который впопыхах слуги пана Доминика не успели перетащить во дворец. В том сундучке вперемежку с нитями жемчуга и золотом лежали серебряные табакерки, медальоны и даже обломок архиерейского посоха, усыпанный бриллиантами, а также много другой золотой и серебряной мелочи.
Однако больше ничего обнаружено не было, и полковник сказал ротмистру:
— Не кажется ли тебе, что бедняга Винценгероде сделал из мухи слона? Три недели плена вполне могли помутить его разум. Опиши, дружок, все, что есть в сундуке, да представь мне! А что говорит по этому случаю комендант?
— Он утверждает, что обоз точно существовал, но что в нем везли фураж. Куда и откуда, толком объяснить не может. Советует обратиться за разъяснениями к полковнику Шеридану.
— Хм! Но ведь он убит вами в перестрелке…
— Так точно.
— А ну, ротмистр, давай сюда эту бестию!
Ничего вразумительного хитрый комендант, однако, не сообщил.
Три дня спустя адмирал Чичагов лично осмотрел захваченные в Несвиже драгоценности, предназначавшиеся любовнице Наполеона Марии Валевской. Корпусной казначей оценил их в миллион рублей серебром. Между тем Чичагову донесли, что возле Муровщины русскими войсками отбит обоз Доминика Радзивилла с награбленными в Москве ценностями, которые пан Доминик спешил доставить в свое имение в Несвиже. Узнав об этом, адмирал страшно разгневался:
— Черт возьми! Екатерина совершила роковую ошибку, милостиво простив его отца… У нее было слишком пристрастное отношение к полякам!
Вскоре в Петербург ушло письмо, в котором Чичагов информировал Александра I о реквизированном обозе пана Доминика. Адмирал сообщал императору, что он учредил особую комиссию для того, чтобы определить, какая часть имущества несвижского имения. Радзивилла может быть изъята в Российскую казну для возмещения ущерба, нанесенного ей пребыванием пана Доминика в Москве. Сундук с драгоценностями был отправлен в Бобруйск до особого указа из Петербурга.
На пятый день после описанных выше событий жена Бургельского разбудила его среди ночи:
— Вставайте же! — сказала она громко, после чего прошептала ему что-то на ухо.
— Ты с ума сошла! Бургельский вскочил с постели. — Где он?
— На кухне. Три дня ничего не ел…
В полуподвале, где располагалась дворцовая кухня, какой-то человек жадно поглощал холодный ужин. Это был телохранитель пана Доминика — Скабневич, чудом спасшийся вместе с хозяином после боя у Муровщины.
— Боже, на кого вы похожи, Людвиг! Где князь? — спросил Бургельский.
— Лучше не спрашивайте… Мы попали в такой жернов… Положение Бонапарта аховое. Или он переправится через Березину, или… Хозяин послал меня сюда, чтобы узнать, каково положение в крепости и цело ли имущество, оставленное им на ваше попечение? Боже, какая кара… Мы везли сюда кучу добра… Все отбито русскими…
Бургельский перебил Скабневича:
— Послушайте, Людвиг! Вам нельзя оставаться здесь долго, Пейте и ешьте, покуда я пишу князю записку… Передайте ему на словах, что я денно и нощно молюсь о его здоровье.
Утром в окрестностях Несвижа конный дозор русских остановил подозрительного всадника. У него нашли записку Бургельского к Доминику Радзивиллу, содержание которой было тотчас передано начальнику Несвижского гарнизона. В записке говорилось, что созванная Чичаговым комиссия реквизировала имущество Несвижской крепости, однако:
«…многое, дорогой князь, я успел припрятать так, что вряд ли кто и сыщет. Я имею в виду шестьдесят пудов столового серебра, то серебряное чудо, что всегда было вашей гордостью, и еще много такого, о чем сам не имею пока ясного представления, но знаю с очевидностью, что цены немалой.
Ваш навсегда, Бургельский».
Самонадеянный комендант гарнизона не посчитал нужным уведомить Чичагова о записке Бургельского и употребил все усилия на поиски указанного в этой записке имущества Радзивиллов, но безуспешно. Комендант Несвижской крепости стойко перенес пристрастные допросы, но тайны подземелья не выдал. Разъяренный командир драгунов приказал расстрелять его вметете с пойманным телохранителем пана Доминика у крепостной стены.
* * * Бобр, 12 ноября 1812 г.
Приказ Бонапарта уничтожать частные обозы, а высвобождавшихся из-под них лошадей отдавать артиллеристам под пушки выполнялся из рук вон плохо. Отряды военной жандармерии первыми нарушали этот приказ, поддаваясь искушению заработать несколько золотых с каждой частной повозки, и намеренно исключали их из числа тех, что подлежали уничтожению. Тем самым они выносили алчным держателям сокровищ смертный приговор: несчастные лишались главного своего преимущества — скорости…
Бессонница снова мучила Наполеона, но на этот раз она была кстати: он ждал ночного посетителя. Император вышагивал по комнате. Он дал выход охватившему его раздражению:
— Проклятая страна! Кажется, Коленкур был прав, отговаривая меня идти на Москву. Что ж, история отведет ему роль пророка…
— Ваше величество, прибыл генерал Гранье! — Плечи дежурного офицера были белы от снега.
— Пусть войдет. Ко мне никого не пускать — даже особых курьеров!
Едва Гранье переступил порог комнаты, Наполеон шагнул ему навстречу, держа на вытянутых руках свою шпагу.
— Возьмите, генерал, вы заслужили ее! Время показало, что я сделал верный выбор, доверив вам важное поручение. Эта шпага будет залогом нашей будущей дружбы. К сожалению, дорогой Гаспар, от Куперена нет никаких известий. Если он погиб, то вы и я остаемся единственными, кто знает семлевскую тайну. Я не хочу расширять круг людей, знакомых с ней. Надеюсь все же, что посланные с Купереном трофеи избегнут плачевной участи. Иначе это стало бы настоящей трагедией для Франции! Думаю, вы понимаете, что как только русские завладеют трофеями, у них будет предлог потребовать от Парижа контрибуцию, грозящую опустошением подвалов Тюильри, где хранится триста восемьдесят миллионов моих франков. Я знаю, как это делается! Я сам разорял музеи Венеции и Рима, вытурив оттуда австрийцев.
Наполеон подошел к карте. Взгляд его упал на местность, отмеченную синим флажком:
— Кажется, барон, я был прав, приказав вам спрятать тут некоторые из моих бумаг. Таким образом, семлевская легенда отчасти все-таки справедлива. Сегодня эти документы лишь бумаги, а завтра — сама история. Вряд ли я доживу до того дня, когда смогу воспользоваться ими. Поэтому заклинаю вас, дорогой друг, достать и сохранить их для потомков! Я знаю, вы переживете меня. К сожалению, все оставшиеся документы канцелярии я буду вынужден приказать сжечь.
— Ваше величество, но у вас есть еще достаточно войск, чтобы защитить канцелярию…
— Дорогой друг, на их долю хватит имущества Главной квартиры и казны. Говоря откровенно, вряд ли мы найдем брешь в кольце окружения. Советую вам надеть кирасу и не снимать ее, покуда мы не оставим пределов России.
Худшие опасения императора могли оправдаться, не помоги ему случай. Удачно переправившись через Березину у деревни Студенки, Наполеон пожалел, что поспешил уничтожить оставшиеся документы канцелярии, но последующие события показали, что у него не было выбора. Близ Вильно французы потеряли последние пушки и те повозки с награбленным добром, что благополучно пережили все тяготы пути по Смоленской дороге.
* * * Вильно, 12 декабря 1812 г.
Время для появления в армии было выбрано Александром I весьма удачно; накануне дня его рождения. В разгар торжественного обеда, устроенного в честь тридцатипятилетия императора, окна домов дребезжали от праздничной канонады. Прервав поздравительные славословия, Александр сказал:
— Господа! Вот оказия… Пока добирался к армии, не выходила у меня из головы басня нашего знаменитого пиита Крылова, в коей все мы узнали нашего досточтимого князя: «…с волками иначе не делать мировой…» Именно, господа: до полного снятия шкуры. Европа ждет от нас этого, и наш долг вызволить ее из лап варвара! Что скажете на сей счет, Михайла Ларионович?
