раз глазами, щурясь от солнечного света.
— Придется привыкать вам, ребята, к тому, что мир вокруг играет красками.
Начала я со стрижки шеи и лап, по чуть-чуть отстригая челку и давая глазам равномерно привыкать к солнечному свету. Рядом со мной стоял рабочий в белом комбинезоне и собирал охапки шерсти, валяющиеся на земле.
— Зачем вам нужно отращивать столько шерсти? — спросила я, подавая огромный спутанный ком, утыканный колючками.
— Центикоры выращиваются специально ради шерсти. Она растет медленно, около полугода, но ее качество превосходит все, имеющиеся на рынке. Ткань из шерсти центикора стоит в полтора раза дороже обычной овечьей шерсти.
Я взглянула на противоположную сторону стада, где стрижкой занимался Деон. Он быстро орудовал огромными тяжелыми ножницами, и я позавидовала тому, как быстро и ловко он справлялся с этими животными, успокаивая их, поглаживая, но одновременно молниеносно выполняя все операции по стрижке.
— Впервые вижу, чтобы такие влиятельные люди, как герцог, собственноручно стригли животных.
— Герр Краут необычный герцог, — начал рассказывать мне рабочий, продолжая собирать шерсть, — нет никого, кто бы так относился к животным. Иногда кажется, что животных он любит и ценит больше, чем людей.
— С этим даже спорить не буду, — хмыкнула я, вспоминая наш разговор в кабинете, — они отдают ровно столько, сколько принимают?
Рабочий заулыбался.
— Вижу, вы с герцогом уже достаточно познакомились. Не совсем так, животные отдают больше, чем дает им человек. Последние лет десять герра Краута это устраивает.
— Десять лет? — убрала я ножницы и повернулась к рабочему. — А что было до этого? Не могу представить, что он был доброжелателен или что-то делал, не занося соотношения в свою книжечку.
— Тогда он был счастлив. Не то, что сейчас. Сейчас у него есть только его книжечка, да точный подсчет.
— Герр Краут был обычным счастливым фавном? — с недоверием покосилась я на рабочего, и пропустила тот момент, когда центикор мотнул головой, и отрезала ему челку целиком.
Животное замотало головой, пытаясь спрятаться от сильного дневного света, бившего в глаз. Но стадо вокруг не давало прохода, и скрыться было некуда. Центикор усиленно мотал головой, пятился, а я стояла на лесенке, прислоненной к нему, и пыталась успокоить, поглаживая по уже гладко выбритой коже.
— Спокойно, миленький. Свет не страшный, просто ты отвык от него, — рога на его голове завертелись и повернулись в мою сторону. — Только не волнуйся, бежать тебе все равно некуда.
Но центикор считал явно по-другому. Встал на дыбы и дико заблеял. Я потеряла упор под ногами, лестница отлетела в сторону, а я вцепилась в еще не выстриженный загривок.
— Мама, — крикнула я, желая, оказаться где-нибудь далеко отсюда.
Центикор принял мою точку зрения и со всех ног рванул в ущелье. Рабочие, пытающиеся встать у него на пути, разлетались в разные стороны, а мы неслись в узком проходе ущелья, стремясь вырваться на свободу.
— Только не отпускай руки, — услышала я где-то рядом, точнее где-то высоко. Открыла глаза, и увидела Деона, который несется по вершине горы, перескакивая с уступа на уступ. Не успела я удивиться такой проворности фавна, как он прыгнул и оказался верхом на центикоре, схватил меня за руку и втащил на спину.
— Спасибо, — еле произнесла я, обхватывая массивную спину гигантского козла.
— Рано, — Деон перегнулся через меня и схватился за уши животного, натянул на себя изо всех сил. Животное послушалось, сбавило шаг, пока окончательно не остановилось.
— Жива? — герцог спрыгнул на землю и помог мне спуститься. Тут же подбежали рабочие, уводя еще не оправившееся от ужаса животное.
— Да, — кивнула я. — Но так мы больше стричь не будем.
— Согласен, — Деон тоже тяжело дышал и смотрел в сторону ущелья, будто ожидая остальных товарищей центикора, решивших последовать за ним. При этом он как поймал меня, так и продолжать держать за талию, прижимая к себе и обжигая шею тяжелым дыханием.
— Мы это будем делать ночью.
— Ну а когда же это делают, конечно, ночью, — отрешенным голосом произнес он, продолжая изучать ущелье.
— Ты вообще про что? — оттолкнула я его.
— А ты? — моргнул он пару раз, возвращаясь к реальности.
— Я говорю, что при дневном свете животные будут пугаться и яркого света, и неожиданных прикосновений, они ведь не видят даже кто к ним подходит. Дождемся вечера и начнем стричь, когда стемнеет.
Вечером дело пошло гораздо лучше. Центикоры стояли спокойно, видя, кто к ним подходит, не пугались, когда глаза их снова могли видеть окружающий мир. Отправив последнего животного через ущелье, я села прямо на землю.
— Устала? — подошел Деон и сел рядом со мной.
— Еще как. Столько животных я не стригла ни разу за свою жизнь.
— Я тебя отвезу, — встал герцог и протянул мне руку.
— На лошадь я сегодня не сяду, — поднялась я, — катания верхом мне на сегодня достаточно.
— Не бойся, мы возьмем мою карету.
— Я бы в таком виде, как мы сейчас с тобой, в карету не села, — показала я на шерсть, свисающую клочками с нашей одежды.
— Ну я же хозяин кареты, значит могу ездить в ней в любом виде. Пройдемте, леди, — он подставил локоть, и провел меня к карете, стоящей неподалеку.
— Мы же приехали на лошадях? — посмотрела я на фавна. — Откуда здесь карета?
— Я решил, что ты не захочешь ехать верхом после катания на центикоре, и велел доставить ее.
— Что я тебе буду должна?
— Это мой долг за твою поездку. Я должен следить за безопасностью своих работников.
— Значит опять баш на баш? — вздохнула я.
— Все равноценно, — он открыл передо мной дверцу.
Баран на дверце блеснул рогами, в сердце забрался холодок. Я собралась и шагнула в карету.
До дома мы доехали быстро. Деон
