Рапунцель превратилась в Снежную королеву? Так я точно знаю, что нужно сделать, чтобы она растаяла. Ведь таяла же!
— Не подходи. — Выставила вперед руку.
— Ева, какого черта произошло за те пару минут, что меня не было?
— Я передумала.
Что?! Как, черт побери, можно передумать?
— Что значит, ты передумала? — Все-таки решил уточнить. Ну мало ли. Может, я совсем идиот, или девушку, что сейчас прожигает меня ненавидящим взглядом подменили инопланетяне, или… Или хрен знает что!
— Это значит, что ты уходишь.
— В каком смысле, Ева?
— В прямом, Андрей. Я хотела посмотреть, как далеко ты готов зайти. Посмотрела. Этого достаточно. — Уголок губ дернулся в кривой усмешке. Губ, которые буквально пару-тройку минут назад отвечали на мои поцелуи, и из них же, черт побери, вырывались стоны!
Мы не мигая смотрели друг на друга. Нет это не та Ева, коротая буквально несколько минут назад таяла в моих руках. И даже не та, которая раньше постоянно язвила и не подпускала к себе ни на шаг. Передо мной стояла совершенно другая Ева.
Так и нестертые полосы аквагрима на щеках делали ее облик похожей на настоящую амазонку или воительницу. Я даже не сомневался, что окажись сейчас в ее руках томагавк или любой другой метательный предмет, он тотчас же полетел бы в мою голову и вошел аккуратно по середине лобной доли. Однако же быстрый у нее разбег от соблазнительницы до метательницы топоров.
— Ты хочешь сказать, что устроила весь этот спектакль, чтобы только посмотреть, готов ли я тебя трахнуть? — Я сам не верил в то, что только что произнес. Так жестоко меня еще не динамили. Меня, вообще, ни разу не динамили!
— Да.
Кипящая лава неудержимой ярости выплеснулась наружу и потекла, сжигая все на своем пути.
— А если я сейчас проверю? — Дикий зверь внутри меня бесновался.
— Проверяй. — Ядовито усмехнулась, словно ждала именно этого.
— Ну уж нет. Такого «удовольствия» я тебе не доставлю.
— А что так? Теряешь квалификацию? — Бросила пренебрежительный взгляд, выразительно посмотрев на ширинку моих штанов.
Было первобытное желание показать ей свою «квалификацию». Я подошел вплотную, но Ева даже не шелохнулась, лишь продолжала буравить меня ненавидящим взглядом.
Черт возьми, я до безумия хотел именно эту девушку, но не вот так, когда она решила, что может запросто мною вертеть. В конце концов, переживу. Надеюсь, что переживу.
— Нисколько. Попроси и узнаешь.
— Не дождешься. — Процедила сквозь зубы.
— Да-а? А я вот не уверен в этом… — Я провел пальцем по бьющейся венке на шее. — Но даже если ты останешься единственной девушкой на Земле, я лучше обойдусь сам, чем прикоснусь к тебе, — прошептал ей в лицо. — Если, конечно, ты сама не будешь умолять об этом. А ты будешь умолять. Это я тебе обещаю.
— Рукавички не подарить, чтобы мозоли не натер? — Полосонула по живому.
Еле сдержал себя в руках, чтобы не заткнуть рот поцелуем, а потом, когда сдастся (а она сдастся!) оставить ни с чем. Но я был абсолютно не уверен, что не «сдамся» первый.
— Как грубо, Ева. Подари. А еще свое фотографию приложи.
— Обойдешься.
— Я-то точно «обойдусь», а вот ты — не уверен. Так как, Ева?
Ева
Андрей стоял так близко, что я слышала его дыхание, чувствовала его запах, а полыхающий огонь в глазах обжигал лицо. Мне пришлось стиснуть зубы, чтобы хотя бы просто промолчать. Вся моя решительность исчезла, испарилась стоило Макарскому только приблизиться. Однако у меня перед глазами стояло откровенное фото одногруппницы, и только это помогло сохранить остатки гордости.
— Иди ты к черту. — Выдавила из себя, хотя сама разрывалась на части. Вот он, рядом. Стоит только протянуть руку… Только на «немного» я была не согласна, а на большее, видимо, рассчитывать не приходится.
— Уверена?
Да! Нет. Не знаю.
— Абсолютно.
Андрей хлопнул дверью так, что задрожали тонкие перегородки номера. Но я никак не могла заставить себя пошевелиться. Так и стояла, смотрела на невидимый след, где только что исчез Макарский, словно он открыл портал в другой мир и растворился в нем. И догнать его не получится. Это как пытаться сесть в уже закрывший двери вагон метро.
Противная капля стекла по щеке, раздражая кожу, и упала на футболку. Я резко провела рукой, стирая соленую дорожку, и увидела на пальцах синие разводы.
А ведь я совершенно забыла про аквагрим, а Макарский даже слова мне не сказал, но сейчас это было самой наименьшей проблемой.
Как ни странно, но эмоций, таких, чтобы кричать или что-то бить, я не ощущала. Было какое-то пугающее спокойствие, как мертвое затишье перед неминуемой бурей. В конце концов, ничего не случилось, чтобы убиваться. А уязвленная гордость… Гордость получила хорошую оплеуху, чтобы в следующий раз быть намного умнее.
Глубоко вздохнув, я отклеила себя от того места, где оставил меня Андрей, и направилась в совмещенный санузел. Нужно умыться и хоть немного привести себя в порядок. Подняла глаза и встретилась взглядом с отражением в висевшим над крошечной раковиной круглом зеркале. На меня смотрела страшная, с размазанной на лице краской, растрепанными волосами, надетой наизнанку футболке, совершенно незнакомая мне я. А ведь ее, ту, что смотрела на меня сейчас из отражающего стекла, предупреждали, что примерно так и будет. Но она не поверила. Не послушала. Решила, что она особенная, и что именно у нее все будет по-другому. Наивная. Убедилась? А теперь живи с этим «немного».
Но было и другое. Покрасневшие глаза горели лихорадочным блеском, а губы дрожали и предательски продолжали хранить вкус поцелуев. От одного воспоминания о которых меня бросило в жар, и пришлось опереться руками о раковину, чтобы не упасть. Я не смогу их забыть, даже если и захочу. Но беда была в том, что я не хотела их забывать. Потому что тот, кто видел во мне лишь минутное увлечение, без разрешения прокрался в мое сердце и занял там главное место.
Во мне боролись две я. Одна до безумия хотела, переступив через себя, вернуть Андрея пусть даже на миг, а другая упрямо твердила ей, что потом она просто не соберет из осколков свое разбитое сердце.
Я провела пальцами по опухшим губам, словно запечатывала их. Но еще оставалось тело. Которое, вопреки всему, требовало, чтобы его касались и гладили. Я прекрасно понимала, что это всего лишь разбушевавшиеся гормоны, обычное возбуждение, но была абсолютно уверена, что другие, чужие, прикосновения здесь не помогут. Как же так получилось, что все мое внутреннее я, так беспечно позволило себе раствориться, пропитаться, заболеть Андреем?
