сошелся с хельтом, что должен был его сменить, и коротко пересказывал, что произошло за эти две седмицы, сколько видели тварей, каких рун и прочее.
— Всё взяли? Ничего не забыли? — спросил Харальд строго.
— Борова забыли, — отвечал кто-то.
Харальд оглядел своих хирдманов. И впрямь, Борова нет.
— Куда он подевался? Кто его видел?
На Борова это не похоже. Он более других хотел вернуться в город, к бабам. Мордой Боров не вышел, походил на откормленную свинью и вздернутым к небу носом, и свисающими пухлыми щеками, и черной жесткой щетиной по всему телу, но воином был добрым. И главное — надежным.
— Может, живот прихватило? — предположил один хирдман.
— Да было б с чего прихватывать!
— Харальд! — крикнул Колпак. — Ты скоро? Мы уходим.
До Хандельсби ведь еще нужно было добраться, при том по льду, не гладкому и ровному, как во фьорде, а взъерошенному, как иглы у ежа, и изломанному, как деревянный меч у перворунного. Дорога туда-обратно была тяжелее, чем стережение возле острова.
— Погодь немного. У меня боец пропал.
Полдня Харальд со своими хирдманами прочесывал местность, выискивая Борова или хотя бы его следы. Из-за морозов снег давно не выпадал, и всю округу вытоптали полностью. Лишь в одном месте Хакон приметил, будто что-то там волокли.
Дальше Колпак ждать не захотел, потому Харальд попросил дружинников, пришедших им на смену, еще раз поискать Борова, и коли тот найдется, чтоб не выгоняли и привели опосля в Хандельсби. Те пообещали, но надежды у Прекрасноволосого было мало.
Впервые он хотел, чтоб его хирдман был мертв. Лучше бы его сожрала тварь или поглотила трещина во льду, чем поймали люди Скиррессонов. Ибо в этом случае недолгая жизнь Борова будет весьма неприглядна.
* * *
Закончилась только первая песнь. Продолжение будет здесь же.
Чуть прихрамывая, я последним зашел на корабль, прошел к носу, сел, взял в руки весло и сказал:
— Пошли!
Несколько взмахов двух десятков вёсел, и «Сокол» отплыл от причала.
Там, на пристани, стояла вся моя семья: погрузневший отец, мать с первой проседью в волосах, заплаканная Ингрид, прыгающий по доскам братишка Фольмунд, неуверенно стоял на коротеньких ножках Ульварн, держась за подол Фридюр. И еще одно дитя, что пока лишь зародилось в чреве моей жены.
Мы выдюжили, пережили эту долгую зиму. Теперь, когда растаяли льды и зазеленели леса, сторбашевцы смогут побороть голод. Скоро пойдет приплод у скота, придет рыба, да и торговцы непременно заглянут в эту укромную бухту, а уж серебра у Эрлинга достаточно, чтоб закупить припасов на несколько зим вперед. И в этот раз отец не станет скупиться.
Бритты в Растранде благодаря ульверам так же выжили. Да, они съели почти весь скот, померли какие-то дети, подхватив неведомую заразу, некоторые бритты поморозили пальцы и уши так, что пришлось их отрезать. Но это пустое. Такое и у нордов что ни год случается. Зато те ульверы, что прожили зиму в той деревушке, научились если не говорить, то хотя бы понимать бриттскую речь, даже тугодумный Видаррсон.
Когда я прощался с семьей, Фридюр спросила, когда ж теперь ждать меня обратно. Не сразу я нашел ответ.
— Жди каждый день. Но не пугайся, если не вернусь через зиму или две. Кто знает, как оно повернется? Вдруг конунг решит пойти нынче в Бриттланд? Или еще что приключится.
Мы примерно так и рассчитывали: уйдем то ли на лето, то ли на несколько зим. В этот раз я взял с собой часть богатств, скопленных хирдом. Вдруг удастся как-нибудь их распродать? Пусть даже и не в полную цену.
Я оглядел усердно гребущих хирдманов и понял, что всё идет как должно. Да, нас стало меньше, зато все воины нынче в моей стае. Не осталось недоверия или сомнений хоть в ком-то. И Тулле, наконец, вернулся в хирд. Эмануэль, судя по недовольному лицу, отпускать его не хотел, но не препятствовал уходу.
— Истинным жрецом он пока не стал, зато теперь хотя бы не беспомощный младенец, сможет себя защитить.
А потом добавил, обращаясь только к Тулле:
— Когда-нибудь, через зиму или через десять, поймешь, что твой путь лежит не с Фомриром, а только с Мамиром.
Друг молча кивнул. Да и вообще сказал всего несколько слов, будто долгая зима в горах отучила его разговаривать.
Застоявшиеся за зиму хирдманы гребли в охотку, радостно, и «Сокол» скоро вылетел из оков сторбашевской бухты в открытое море. Без Росомахи и его соратников с мачтой и парусом нам пришлось повозиться, зато потом корабль помчался по волнам так, словно тоже истосковался по воле и морским просторам.
Хандельсби встретил нас неприветливо: сильным встречным ветром и крутыми волнами. Обе пристани были полны кораблей со всех Северных островов. Люди в городе же не казались испуганными или хмурыми, знать, не так сложно было побороть тварей с земель Гейра. О тинге тоже никто не говорил. Так что недолго думая, я отправил хирдманов договориться насчет старого дровяного сарая, ибо вряд ли мы отыщем иное место для ночлега и стола, а сам, прихватив Тулле и Херлифа, сразу же пошел к кузнецу. Зима прошла. И моя секира уже должна быть готова! Так чего ж тянуть?
Пока шли, я вдруг подумал, что Альрик редко ходит один, за ним всегда увязываются Вепрь и кто-то еще: либо Дударь, либо Энок, либо Эгиль. Да и я сам зову с собой Тулле, Простодушного или Рысь, а порой даже не зову, они сами как-то оказываются рядом. Почти как дружники у конунга. Как заплечные. Херлифа в этот раз я позвал нарочно, не хотел, чтобы он тосковал по погибшим друзьям. Пусть лучше ходит со мной.
Кузнец Кормунд, как всегда, был занят делом и при этом точно знал, кто к нему пришел и зачем.
— Пришел, значит? Ты, малец, того… Не стал я секиру тебе ковать.
Как ледяной водой из ведра обдал. Как не стал? Так чего ж я… Так чем же я буду биться?
— Хоть рунами ты и высок, да стать у тебя негодная под секиру. Ни рост не годится, ни плечи, ни сила природная. Был бы дар в силу, другой разговор. Но тебе ж иной жребий выпал! Нет, не пошла бы тебе секира.
Я зло скрежетнул зубами.
— Так чего? Мне без доброго оружия ходить? Сказал бы сразу, так я б другого мастера нашел. Зачем время тянул?
Старик хохотнул.
— Другой мастер, говоришь? Поглядел бы я на тебя тогда. А ну-ка, вот примерь!
И подал мне секиру. Точь-в-точь как мне мечталось. Рукоять длиной мне по пояс, широкое лезвие полумесяцем, увесистая и ухватистая, сталь чуть отливала черным, знать, туда вмешали не только прах от твариных костей, но и что-то еще.
— Попробуй вот на том бревнышке. Видишь, я на него обрывки старых кольчуг намотал. Глянь-ко, удобно ли будет.
Я подошел к вкопанному стоймя бревну, на котором и впрямь виднелись кольчатые обрезки, прибитые толстыми гвоздями. Ох, и щедры, видать, покупатели у Кормунда, раз он доброе железо на пустяки тратит. Придумал же, гвозди почем зря тратить! Ну да, чего в чужую мошну нос совать, сказано бить, значит, надо бить.
От души замахнувшись, от чего тяжелую секиру повело назад, я ударил по бревну. Брызнули во все стороны железные колечки, лезвие ушло глубоко наискось. Я потянул его назад, но бревно накренилось в сторону удара и зажало острие. Потянул раз, другой, разозлился, что выгляжу смешно, и выдернул секиру.
— Прав кузнец, — вдруг сказал Тулле. — Не идет к тебе секира. Даже я, будучи на шестой руне, уже десяток раз бы ударил.
— Не, под толстых и медленных тварей сгодится, — возразил Херлиф, — а вот против людей не пойдет. Нет среди хускарлов таких тупеней.
Да я просто еще не приспособился. Походил бы с седмицу-другую, попривык к тяжести да подобрал к секире толковые удары и замахи. К тому же, вдруг эта секира под хельта сделана? Потому и не легла сразу в руку.
— Ладно, секиру ты мне не сковал. Но что-то хоть сделал? За что я полмарки золота отдал?
Тулле удивленно покосился на меня глазом. Не слыхал он, какую плату запросил кузнец, что гордо носит имя «Рука Корлеха».
— Сделал. И, думается, он сгодится намного лучше.
Я вернул секиру Кормунду, а взамен получил необычного вида топор. Рукоять длиной
