твориться что-то непонятное с грунтовыми водами.
— Знаешь, сколько времени нужно на это? Я имею в виду мониторинг.
Но времени не понадобилось. Знахарь, кряхтя, поднялся со своего ложа и включил телевизор. В новостях они увидели придурковатых дачников около родника, забившего прямо у правления их кооператива.
Старики и старухи как фламинго, стояли, поднимая то одну, то другую ногу, в луже и щурились в камеру. Трогательная старческая радость была разлита по их лицам.
Знахарь с Князем вновь разложили живую карту и принялись орудовать странными инструментами, похожими на циркули.
— Сюда пошло, вот сюда, вот-вот. Это Лукино. Это Лукино, точно.
— Лукино — странная местность. Там целая дивизия стоит, и ещё других воинских частей пяток. Все за крепкими заборами. Обыщемся.
— Всё куда проще. Знаешь, где проще всего спрятать лист?
— В лесу.
— А книгу?
— В библиотеке?
— А единорога?
— Опять в лесу.
— Так. Не вышло. Урок не впрок. Единорог похож на лошадь, и легче всего его спрятать на конюшне. Жан Маргулье говорил, что можно лицом к лицу столкнуться с единорогом и не быть уверенным, что это он. Так и здесь — если хорошо поставить дело, то никого не заинтересует, кто там хрумкает морковь в темноте.
— А они едят морковь?
— Ты совсем тёмный. Отчего ж единорогу не есть морковь? Внук мой любит. Я вот, например, сам ем, и что?
— А скажи-ка, любезный, — Князь повернулся к своему секретарю. — Не в Лукино ли конюшня «Холстомер»?
— Именно в Лукино, именно «Холстомер», ваше сиятельство, отвечал тот, уже выводя нужную карту на общий монитор над столом.
— Хорошее название для конюшни, — одобрил Знахарь. — Цепляет.
Старший лейтенант пожарной службы сильно продрог.
Они с Бурмастером уже два часа лежали в кустах около забора конюшни. Прямо над ними тонко пела на ветру жесть большого рекламного плаката. Там значилось: «Конюшня у яхтенного клуба. Сауна VIP. Круглосуточно баня, бассейн и караоке». «Это описание ада», — подумал пожарник. И ещё старший лейтенант подумал, что если бы жил тут, то взорвал бы круглосуточное караоке к исходу вторых круглых суток.
— Полезем через забор?
— Видишь ли, старлей, тут не всё так просто. Задурить местную охрану невозможно. Можно, конечно, отвести глаза часовому в соседней части, угнать танк, да пробить забор. Но, понимаешь, всё это скотство. В буквальном, так сказать, смысле. Передавим каких-нибудь ни в чём не виноватых лошадок, разумеется, ничего не найдём, ничего не сделаем, только устроим скандал. А единорога тут же зарежут. Он живой, конечно, дороже, но тут они пойдут на принцип. Не доставайся же ты никому, и всё такое.
— Ну, так как будем выручать?
— Тут самое главное не как выручить, а как найти в этой куче лошадей, да потом что с ним делать. Куда везти, где прятать — вот и лежи, жди. Старики пока за нас думают, да только пока ничего не придумали.
— Время-то не ждёт.
— Ну, вот ты тогда и придумай. Зачем тебя иначе судьба привела?
Старший лейтенант жевал травинку и думал — действительно, зачем он здесь? Что он может сделать и каково его место среди этих людей и не совсем людей? Его специальность — огонь и вода. Его дело сводить вместе огонь и воду, но что он должен сделать тут?
К тому же он сейчас замёрзнет, как кладоискатель. Нет, как старатель — прямо на золотой жиле, но без спичек… Стоп-стоп.
— Кажется, я знаю, что делать, — он тронул напарника за плечо. — Скажи, Олежек, ты читал Джека Лондона? Про золотую лихорадку? В смысле, про Аляску?
— Читал.
— А помнишь, как он говорит о том, как важно чтение книжек?
— И что?
— Чтение книжек, например, может даже вылечить массу народа от смертельных болезней. Цинги, например.
Впрочем, прежде чем всё объяснить, старший лейтенант перевернулся на спину, вытащил телефон и принялся набирать номер, держа аппарат над собой. Сержант из его старого пожарного расчёта отозвался мгновенно, будто и не прошло двух лет, и не текла сейчас меж ними глухая ночь. Сержант выслушал всё, не задав ни одного вопроса, и сказал, что будет через час.
Он приехал через пятьдесят пять минут на разбитом «Жигулёнке», который, чтобы не спугнуть его грохотом охрану, они оставили далеко на дороге.
Втроём они долго таскали коробки, а потом устанавливали то, что сержант называл словом «направляющие». Когда всё было готово, сержант отмотал длинный шнур и тут же достал из кармана большой кусок колбасы и засунул в рот как сигару. Старший лейтенант вспомнил, что он давно ничего не ел, но в кармане обнаружилась только одна-единственная морковка.
— Кажется всё, — Бурмастер покрутил головой. — Итак, неконтролируемая паника нам не нужна. Нам нужна контролируемая паника.
Старший лейтенант зажал крестик зубами на счастье и махнул рукой. Сержант нажал кнопку.
В ночном воздухе засвистело. За конюшней треснуло и полыхнуло. Учебная пиротехника, украденная со склада, сработала как надо. Это были не пожароопасные петарды, нет. Непосвящённому могло показаться, что пожар идет к конюшне широким фронтом.
Кто-то за забором закричал, вспыхнул и тут же лопнул прожектор. Контролируемая паника надувалась стремительно, как воздушный шар на газовом баллоне. Хлопали двери и — о радость! — они услышали звук заводимого мотора.
На пятой минуте ворота распахнулись и, медленно набирая скорость, из них выполз лошадиный фургон.
Они дождались того, когда он минует крутой поворот к шоссе, и Бурмастер со старшим лейтенантом прыгнули с двух сторон на подножки кабины.
После непродолжительной возни они перевели дух уже внутри.
— Ты какой-то жестокий, — сказал, наконец, Бурмастер. — Ты в людей стрелял когда-нибудь?
— Стрелял.
Старший лейтенант, был не совсем прав. Он стрелял всего один раз, и для того, чтобы не поднять панику, а чтобы её прекратить. Он стрелял над головами толпы, чуть не раздавившей первых выбежавший из горящего кинотеатра. Поэтому, не вдаваясь в подробности, он, перетянул разбитый кулак платком, и тронул фургон с места.
Они миновали несколько деревень, выехали на большую трассу, и погнали к монастырю.
Сотни глаз следили за ними, но только одни наблюдатели пока боялись вмешаться, а другие — считали, что это уже без надобности.
И всё же, когда, казалось, всё кончилось, им под колёса метнулась невесть откуда взявшаяся старуха. Бурмастер не успел крикнуть, что это вовсе не старуха, и лучше бы не тормозить, но его уже впечатало лбом в стекло.
Фургон развернуло поперёк дороги, что-то внутри потекло и захлюпало, и старший лейтенант понял, что дело плохо. Что оно ещё хуже, он понял, когда его, выбравшегося наружу, тут же прижали к дверце кабины и показали
