Внезапно Мукунга принялся дубасить по крыше кабины и закричал что-то на суахили. Машина замедлила ход и тут же резко свернула вправо, на едва заметный проселок. Вода в колеях матово блестела под лучами фар, колеса буксовали, и машина вихлялась в грязи. Потом она выбралась на ровную, покрытую спаленной травой местность и пошла прямо по целине. Колеса со стуком проваливались в невидимые ямки.
— Серенгети! — крикнул мне Мукунга.
За низкими тучами появились первые проблески зари. Дождь иссяк, видимость улучшилась. Мы обогнули скалы. Они были точь-в-точь такие же, как на виденных мною картинках с изображением холмиков в южноафриканской степи. Облака поредели, появились рваные просветы. Низко на западе мелькнула Венера, и тотчас же небо начало заливаться огнем. Облака вспыхивали, постоянно меняя очертания, и казалось, будто мы едем прямо в котел, полный расплавленной лавы. Даже сама равнина стала красной; влага на нескошенных травах отражала лучи восхода, полыхавшего будто вулкан. Начинало парить.
Тут-то мы и подъехали к первым костям. Они были разбросаны на участке площадью в три или четыре гектара — беспорядочное нагромождение черепов, грудных клеток, конечностей... Обглоданные дочиста, они поблескивали в рассветных лучах. Ван Делден притормозил, высунулся из окна и сказал мне, что ближе к озеру он рассчитывает найти еще более обширные нагромождения из костей. Но когда он снова тронул машину вперед, я закричал, что хочу снимать теперь же, при этом освещении, под алым заревом.
Ван Делден сбросил скорость и остановил машину.
— Пленка цветная,— сказал я ван Делдену.— При таком свете вид будет просто фантастический.
Я был возбужден. В голове уже начал складываться текст сценария, и я жадно думал о том, какой фильм сделаю на этом материале.
— Поднимите одну из костей, и я быстро дам вас крупным планом,— сказал я.
Он проделал все в точности так, как мне хотелось, и, когда я увидел, как он выбирается из кабины на фоне розовой дымки над равниной, как его выразительные черты окрашиваются ярко-алым сиянием, как даже борода приобретает легкий красноватый оттенок, мне стало ясно, что этот кадр заставит любого зрителя напряженно замереть в кресле. Но вот он подошел к костям... и, вместо того, чтобы, наклонившись, поднять одну из них, вдруг повернулся спиной к камере и крикнул:
— Каранджа, поди сюда!
Я чуть было не снял палец с кнопки спуска, но потом подумал, что у меня никогда больше не будет такого прекрасного освещения, и не остановил камеру. Я подходил все ближе и ближе; Каранджа вылез из кузова и зашагал к ван Делдену, который нагнулся и, подняв крупную кость какого-то животного, протянул ее африканцу.
Тогда я быстро двинулся к ним и обошел вокруг, держа в фокусе лица. Мукунга тоже попал в кадр. Винтовку он положил на плечо, а его мудрое лицо обретало четкость очертаний по мере того, как свет становился все ярче и ярче. Снимая наплывом, я дал самый крупный план, и тут Каранджа, похоже, впервые заметил меня. Челюсть у него отвисла, он выглядел потрясенным. Внезапно он закрыл лицо руками и словно затравленный зверь бегом ринулся обратно к грузовику. Ван Делден обернулся ко мне. Он все еще держал в руках кость и смотрел прямо в камеру.
— Теперь понимаете, что сотворили? — Он улыбнулся странной задумчивой улыбкой, и в этот миг камера остановилась: кончилась пленка.
— О чем это вы? — спросил я.
— Демонстрация этих кадров — верный приговор.
Передо мной возникла Мери Делден. Она прижала видоискатель своей «ретины» к глазу, чтобы снять крупным планом отца, который смотрел прямо на восходящее солнце. Я услышал щелчок затвора.
— Ты нарочно так сделал...— сказала она.
Ван Делден кивнул.
— Разумеется. Теперь, когда Каранджа тоже попал на пленку, она в безопасности. Его жизнь зависит от того, конфискуют ли ваши камеры или нет.— Он опять повернулся ко мне.— Вы закончили?
Я кивнул, все еще думая о Карандже, который в страхе бежал, спрятав лицо в ладонях.
— Тогда поехали дальше к озеру. Времени у нас мало, а мне нужны свои фотографии, чтобы показать, какой размах приобрела бойня.
Солнце уже карабкалось вверх по небосклону, красный цвет исчез, и когда мы наконец остановились, то оказались посреди поля брани в окружении побитых ветрами костей диких животных. Картина была настолько невероятная, что какое-то время мы просто стояли и тупо взирали на нее. Потом Мери Делден обернулась к отцу.
— Кто это сделал? Это не Алекс. Когда он отстреливает, все идет в дело — кости, шкура и прочее...
— Была война. Последнее крупное сражение произошло на окраинах равнины, а коммуникации были перерезаны...— Ван Делден покачал головой.— Слава богу, что этого не видят Гржимеки.
Отец и сын Гржимеки были пионерами этого исчезнувшего национального парка. Я помнил их книгу «Серенгети не должен умереть».
— Мукунга меня предупреждал, но все равно я никогда не поверил бы, что возможна такая оргия смерти.— Ван
Делден карабкался на крышу кабины. У него был старый «поляроид», и пока он ждал, когда проявится первая фотография, дочь осуждающе сказала ему:
— Ты покажешь снимки делегатам, а там пусть себе думают, что все это дело рук Алекса.
— У него был контракт на снабжение армии за счет Серенгети.
— Но ведь он не убивал кого попало, как здесь.
— От Алекса ускользнули нити, только и всего. Солдаты видели, как он вел отстрел, и в них взыграла жажда убийства.— Ван Делден сделал еще один снимок и повернулся к дочери.— Ведь убийство — его работа, не так ли? А теперь он отправится на север с новым контрактом кормить голодающих самбуру. Война ли, засуха ли — бизнес остается бизнесом, а ведь есть еще и тот большой холодильник. Должен же Алекс чем-то его набить.
Мери молчала, и я вложил в камеру новую кассету. Сменив объектив, я отснял несколько панорамных кадров, за которыми крупным планом последовали виды собранных в груды никому не нужных костей. Вокруг каждой кучи останков мы обязательно находили следы протектора. Машины окружали стадо, и сидевшие в них люди валили животных из ружей.
— Вы сняли все, что хотели? — спросил меня ван Делден.
Я кивнул, глядя на кости, разбросанные повсюду.
— То, что вы здесь видели,— сказал он,— представляет собой дело рук человека-разрушителя. Последствия этой бойни вот уже полгода ломают природное равновесие на огромных пространствах.— Его светлые глаза неотрывно и почти свирепо смотрели на меня.— Включите эти слова в ваш сценарий. Коль уж у вас есть пленка, пустите ее в ход! Бывало, здесь мигрировало до миллиона животных — зебры, гну, газели Гранта и Томпсона, наконец. Объясните людям, чем чревато истребление таких огромных стад, покажите им, как оно влияет на остальную живность. Львы, гиены, шакалы, кафрские лисицы, дикие собаки — все они кормились этими травоядными. Стервятники, даже орлы, да все, вплоть до муравьев, специально на то и созданных, чтобы очищать останки! Расскажите им! — Он осекся и взял себя в руки.— Каранджа!
Тот сидел в тени грузовика, понурив голову.
— Что, Тембо?
— Ты уже придумал, что скажешь министру?
Какое-то мгновение мне казалось, что Каранджа впал в глубокое уныние и забыл, где находится. Но вот он поднялся и подошел к нам. Он улыбался и вновь обрел какую-то толику своего прежнего лоска.
— Если мистер Тейт соглашается и мисс Мери тоже, я, наверное, говорю, что беру грузовик, чтобы найти их, боясь за их безопасность.
Я кивнул.
— Хорошо, но только если у нас не отберут камеры.
— Нет, я это слежу.
— А как насчет пленок?
Изъять у нас пленки под тем или иным предлогом ему было раз плюнуть.
— Ваша пленка будет в целости,— но он произнес это неубедительно, и глаза у него бегали.
Мери Делден склонилась над грудой скелетов — позвоночников и ребер — и, не отрывая от глаз фотоаппарат, сказала отцу:
— Для пущей верности я отдам несколько пленок тебе.
Она выпрямилась и достала из кармана охотничьей куртки две кассеты.
— Не надо,— сказал ван Делден.— Завтра я покажу делегатам кадры, которые отснял сегодня утром. Будет среди них эта фотография или нет, зависит только от тебя.— Он подался вперед и слегка постучал пальцем Карандже по груди.
Тот кивнул, облизывая губы.
— Я погляжу, чтобы они в порядке, Тембо.
Вдруг с неожиданной теплотой, заставшей меня врасплох, Мери положила руку мне на плечо и сказала:
— Теперь ты, возможно, поймешь, чего ради затеяна эта конференция и как чувствуют себя сейчас все те, кто прожил жизнь рядом с животными.
И если я смогу чем-нибудь помочь, когда ты начнешь писать сценарий...— Она недоговорила, ее взгляд опять блуждал по равнине. Потом она резко отвернулась.
— Уже поздно,— сказала Мери отцу сдавленным голосом.