тогда я умом понимала, что мне не угрожает ничего. Сейчас же...
Животный ужас сбивает все внутренние процессы. Картины прошлого живее, реалистичней, чем то, что происходит сейчас. Где-то на краю сознания бьется мысль, что мне ничего не стоит его оттолкнуть, вырваться из захвата, ударить в ответ. Я даже было дергаюсь, прилагая неимоверные усилия, но тело будто не мое: ватное, слабое, непослушное.
Способное только терпеть...
Как тогда...
Лишь жгучие немые слезы бегут по щекам, мокрой солью смачивая мужскую ладонь, зажимающую мне рот, и мои дрожащие под ней губы.
- Эй, ты что, я поговорить только, дура. Хорош реветь, - насмешливо ласково, с издевкой шепчет Никита, нюхая мои волосы у виска.
Влажное дыхание с навязчивыми нотками алкоголя оседает на коже, и от этого ощущения подкатывает дурнота. Ник целует меня в лоб, а потом вдруг резко встряхивает, сильнее прижимая кисловатую на вкус ладонь к лицу, так что становится сложно дышать.
- Хорош реветь, блять! - шипит.
Меня передергивает и в ответ я скорее инстинктивно, чем осознанно мычу что-то невразумительное.
- Женька-а-а...- опять ласково, ведя носом по виску.
И меня выворачивает буквально от него, кроет прошлым. Эти его внезапные переходы, неустойчивость, интонации...
- Ты же простила, да? Скажи, что да? - тихо на ушко.
Не понимаю, зачем ему нужен этот цирк, но коротко мотаю головой, кивнув. Пытаюсь дернуться снова, но тело до сих пор деревянное, совсем не слушается. Только все сильнее ощущается подкатывающая тошнота.
- Жень, ты же не скажешь, да? - продолжает Никита влажно шептать, обдавая пьяным дыханием, - Кому это надо? Никому. Все всё забыли, да?
- Да? - резче вновь тряхнув меня.
Киваю словно в бреду, не обращаю внимания на слова Каретникова, потому что в этот момент его вторая рука, обхватывающая меня за талию, сползает ниже и чувствительно сжимает бедро. Мнет, медленно задирая юбку. Перед глазами начинают плясать черные круги, ведет. Кровоток ускоряется, сердце начинает бешено биться, оглушая. В очередной раз дергаюсь, и почти выходит высвободиться. Но не до конца - и он лишь сильнее прижимает к себе, вдавив мой живот в перила балкона.
- Т-ш-ш-ш, - издевательски ласково шепчет на ухо, почти целуя.
Мерзко. Веду головой, но сильно отстраниться его рука не дает.
- А ведь если всплывет...- продолжает Ник задумчиво, будто размышляет вслух, - То с ебарем твоим мы все равно договоримся, не сомневайся. Он же трахает тебя, да? Я правильно понял? Но ты не обольщайся - таким деньги важнее, еще и целая династия у них. А тут шлюха какая-то русская, из-за нее, что ли, бузить? Пф-ф-ф...А вот папаша твой...Ну- ка, напомни, родная, кто он у нас сейчас при моем отце в администрации? По строительству, да? Хорошая должность, только столько всего согласовывать приходится, подписывать. Кто знает, все ли честно...Да, Жень, а?
Вдоль позвоночника сползает липкая капля пота. Киваю. Угрозы практически слово в слово вновь ударом под дых отбрасывают в прошлое и лишают сил сопротивляться. Пусть это просто кончится. Я знаю, что кончится. Это не может вечно продолжаться. Даже тогда.
- Ну что, сладкая? Мы поняли друг друга? - едва слышно шепчет Никита и легонько целует меня в щеку.
Киваю. Медленно убирает руку со рта.
Жадно вдыхаю свежий воздух, пытаясь прогнать вкус его кисловатой кожи на языке. Утираю слезы рукой, второй вцепляюсь в его ладонь, лежащую на моем животе и почти уже трогающую сквозь ткань платья лобок.
- Красивая ты, Женька, - с какой-то жалостью шепчет Ник, - Была всегда...Прости, короче...
Неожиданно перехватывает пальцами мой подбородок и, развернув к себе, крепко целует в губы. Застываю в шоке, всаживаю ногти в его руку, но это все, что могу. Впрочем, он уже отстраняется через секунду.
- Я жалею, ты не думай, - громче, отпуская меня. Единственное, что Каретников за все это время говорит в полный голос, а не едва слышным шепотом, - Очень бы хотел и сейчас тебя, но...
Вздыхает, будто ему действительно жаль.
- Но всё между нами останется, да, Женечка?
Делает шаг назад. Смотрю, как он удаляется сквозь плотную пелену. Слезы текут быстрее от облегчения, что уходит. Громко рвано всхлипываю только, прикрываю рот, кусаю ребро ладони, смотря Нику вслед. Тело оживает после дикого напряжения. Крупно трясет. Рыдания все сильнее вырываются из меня. Я пытаюсь их сдержать, получается с трудом. Подгоняет мысль, что может кто-то войти сюда в любой момент, а я реву как дура.
Так, надо прекращать.
Объективно ничего не случилось, да?
Обидно до зубовного скрежета, что меня так парализовало, надо было вывернуть ему яйца наизнанку, но как-то нет сил себя казнить именно сейчас. Достаю дрожащими руками из клатча пудреницу с зеркалом, вытираю размазанную тушь, дышу. Сейчас просто спущусь в свой номер, ни на кого не смотря. Дамиру не до меня. Позвонит - скажу, что живот прихватило или еще что-нибудь...
Просто хочу остаться одна.
Щелкнув пудреницей, кидаю последний долгий взгляд на чернеющее море вдали и иду к зеленой стене дикого винограда, отделяющей курилку от остальной террасы. Заметив очертания чьей-то фигуры в тени раскидистых листьев, опасливо торможу.
Только не Никита...
Он что, не ушел?
Осторожно делаю еще шаг, наблюдая, как скрытый ночью человек по всей видимости засовывает сигарету в зубы и чиркает зажигалкой. Подносит неверное пламя к лицу, и… Я непроизвольно выдыхаю с облегчением, узнав Дамира. Уже смелее иду к нему.
Но через секунду замечаю его жесткий взгляд исподлобья, сверлящий меня насквозь, и снова торможу. В голове проносится, а сколько он вообще тут стоит? Он что?
Видел?
Коленки начинают дрожать. Но...Почему не помог тогда?
Ответ приходит сразу, не давая мне успеть все до конца осознать.
- Ну что, нацеловалась, Жень? - каким-то мертвым голосом интересуется Дамир, выдыхая дым вбок, - Только зачем же так горько реветь по этому сопляку? И он тут тоже…Страдалец прямо… Если хочется, иди - я ж
