дурак. Ой, не хотел обидеть.
— Ничего. — Ответил я, хлопая по плечу. — Главное, помни уговор.
Герои, дураки, но храбрые. Они бросаются в горящие дома не думаю о себе, спасают людей ценой собственной жизни. Глупо, но эффектно, жаль только плоды их героизма пожинают власть имущие. Они прикрываются их именами, ставят им памятники, а сами вот так. Мажутся клюквенным соком. Герой-то мёртв, он уже ничего не скажет. А начальству перепадёт кусочек славы и вот, уже будто он сам прыгал в ревущее пламя.
***
В таверне тихо, как в могиле. Даже тавернщик пропал. За столом в углу сидит Элиас и Ваюна. Девочка не поднимает взгляда, а полуэльф обнимает бутылку вина. Судя по его виду, далеко не первую. Закусывает вяленым мясом и краюхой хлеба. Девочка ковыряется ложкой в тарелке холодной каши.
— Как вам ночка? — Спросил я подходя. — Правда, было весело?
— Веселее некуда. — Булькнул Элиас, посмотрел на меня мутным взглядом. — Прямо целый мир сломался... ик... точнее... я.
— А... — Протянул я, переводя взгляд на Ваюну и вопросительно кивая на полуэльфа.
Ученицы ведьмы мотнула головой. Бывший герой хлопнул ладонью по столу и простонал:
— Какая же я тварь... хуже тебя между прочим!
— Естественно, я ведь само совершенство.
— Я не о том...
— А о чём?
Опустился на свободный стул и взял бутыль из трясущихся рук. Полуэльф не хотел отдавать, но пальцы не слушаются. Мелко трясутся. Вино кислое, но крепкое. Такое чувство, будто винокур отбирал худший виноград.
— Я... я не захотел помогать людям... я не дал Ваюне им помочь! Какой же я герой?! Я тварь... сволочь... подонок!
— Ты взрослый. — Оборвал я. — Ты ничем не мог помочь, как и она.
— Надо было попытаться... ведь... ведь они умирали!
— Если помогать всем без раздумий, то быстро сгоришь. Уж ты-то должен знать.
— Знаю! Но... это всё неправильно.
Я хотел ответить, но голова Элиаса упала на грудь и таверну наполнил свистящий храп. Изо рта на сорочку потекла мутная слюна. Пить вино перехотелось.
— Он хороший, — сказала Ваюна, не отрывая взгляда, — просто запутался в жизни.
— Как и все.
Сквозь храп пьяница бормочет имена, просит у них прощения. Глаза под веками лихорадочно дёргаются, будто следя за припадочной мухой. Он был всем, а стал... тем, кем стал. Однако призраки прошлого всё ещё терзают душу. Я осторожно поднял полуэльфа на руки, отнёс в телегу и уложил на расстеленный спальник.
Когда повернулся, обнаружил Ваюну, забирающуюся на козлы. Сел рядом и тронул поводья. Лошадь с готовностью двинулась с места, счастливо заржала, что покидает это странное для неё место. По дороге к воротам мне бросили букет полевых цветов, нарванный так поспешно, что наполовину состоит из травы.
— Почему мы уезжаем прямо сейчас? — Спросила Ваюна, когда ворота остались позади.
Дорога тянется к тракту, по которому понесётся весть о моём подвиге. Утреннее солнце прогревает землю, и мир наполняется красками.
— Так будет лучше.
Тем более, я не хочу быть там, когда в деревню наведаются настоящие проверяющие.
Девочка кивнула и сказала, глядя на дорогу:
— Слухи, тебе ведь они нужны? А чем меньше люди знают, тем больше слухов плодят?
— Ха, а ты умная.
— Я красивая. — Буркнула Ваюна.
Засмеявшись, широко улыбнулся и открыл ей прописную истину:
— Умная женщина всегда красивая, а если нет, то не такая уж она и умная.
Телега покачивается на неровностях дороги, Элиас стонет и кутается в тонкое одеяло. Подтягивает колени к груди. Интересно, в прошлом узнай он о такой судьбе, пошёл бы войной на меня? Ха, конечно же. Ещё бы и кричал высокопарный бред о высшем благе и добре.
— А зачем тебе всё это? — Осторожно спросила Ваюна,
— Что?
— Ну, власть через геройство. Ты ведь достаточно сильный, чтобы захватить замок какого лорда. Сразу сесть на трон и отдавать приказы.
Да, это на удивление просто провернуть. Даже думал над этим, но...
— Я хочу абсолютной власти, а страх, увы, не даёт её. Нужно завоевать умы и сердца, а образ героя идеален для этого.
— Хм... а зачем тебе власть?
***
Элиас очнулся на привале, вывалился из телеги и ползком скрылся в кустах. Лошадь, мирно обкусывающая с них листья, взглянула удивлённо. Фыркнула и перешла на другую сторону поляны. Судя по звукам, доносящимся из кустов, брезгливость лошади — это последнее чем озаботится герой.
Я присел у костерка, задумчиво прилаживая сковородку на проволочную подставку. Поднялся, упёр кулаки в бока и уставился на сковородку. Меня обучали убивать, вести за собой армию, повелевать, но не готовить. Еда всегда была чем-то, что появляется на тарелке стоит махнуть пальцем.
Благо не успел изнежиться из-за постоянных боевых походов.
Ваюна, женским чутьём поняв моё замешательство, начала нарезать кус сала и бросать на сковородку. Мелкие полоски шкворчат, исходят жиром и становятся прозрачными. Девочка палочкой перемешивает шкварки и, дождавшись, пока зарумянятся, бросила на них мелко нарезанные овощи. Перемешала и разбила десяток яиц.
Выглядит не сильно лучше солдатской еды, но аромат! Густой и вкусный, растекается по поляне, наполняет рот слюной. Желудок дёргается и громко требует поскорее отправить лакомство внутрь.
Элиас высунул голову из кустов, задёргал ноздрями. Покачиваясь, подошёл к костру и плюхнулся рядом. Обхватил голову, пробормотал:
— Извиняюсь... смалодушил... — Повернулся к Ваюне, напряжённо следящей за целостностью желтков, указал пальцем и добавил, едва двигая языком. — Малышка, никогда так не пей и... не связывайся с теми, кто так пьёт.
— Уже связалась... — Вздохнула Ваюна и начала резать яичницу.
Один желток лопнул и жидкое золото растеклось по поджаренному луку. Разложив по тарелкам, Ваюна накрыла яичницу ломтями хлеба. С удовольствием оглядела, а затем, принялась смотреть, как мы едим. Женщины получают странное удовольствие от вида того, как мужчины уплетают их стряпню.
— Я стал слабый... — Пробормотал Элиас, глядя в тарелку. — Всё время стараюсь утопить горе
