фээсбэшная, ну как нанюхал?
И как же жестко ему удалось цепануть меня. До сих пор же при мысли, что Катюху мою этот… А я жил и знать ни о чем не знал. А потом еще и сам языком своим трепливым подставил.
А может, у говнюка и было целью спровоцировать меня? На кой ему это? Не услышь я тихие Сашкины шаги… хер знает, не сцепился ли бы я с этим Корниловым насмерть. Этого ему было нужно? Охерительный повод сразу заломать меня и закрыть за нападение на работника органов при исполнении. А уж как у нас умеют прессовать, когда ты попал в их цепкие ручонки, ни для кого не секрет.
— Смотрю, спать ты не хочешь, — заерзала Сашка у моего бока, и ее рука с груди заскользила к моему животу. — Надо что-то с этим делать.
— Сашка… — попытался предупредить я, но поздно.
Одно ее ласкающее движение — и все. В черепушке сквозняком вымело думки-переживалки начисто. Она только пальцами тонкими до пупка добралась, а мой член уже задергался, наливаясь и распрямляясь. Так и норовя сходу головкой ей в ладошку занырнуть. Сгреб я ее волосы, заставляя поднять лицо к себе, и прямо в губы выстонал свой кайф от первого ее касания, одновременно сдергивая второй рукой трусы и освобождая ей дорогу. Она нежными подушечками пальцев головку обвела — меня как в поясницу током шарахнуло, прогибая. Скользнула по стволу, впервые ведь исследуя меня сама, а у меня уши вспыхнули, и в них зазвенело, подчеркивая внезапную сладкую пустоту и свободу внутри. Уверенно, по-хозяйски, обхватила яйца, взвешивая в ладони и застонав мне в рот, и я едва на месте себя лежать заставил. Готов, готов для нее сразу. И не просто готов. Хочу так, что хоть цепями меня вяжи. В нее хочу. Ни терпения, ничего постепенного у меня с этой женщиной. Включаюсь весь, сразу и на предельной, бля, мощности. Сашка меня не поджигает, нет. Что горит, то и потушить можно. Она меня взрывает к херам. И тут уж никаких тормозов и обратной реакции природой не предусмотрено. Необратимо, сука.
— Хочу… — хныкнула она, разрывая поцелуй, и столкнула вниз одеяло. Приподнялась надо мной на руках, а я шарахнул по кнопке ночника на тумбе. Я тоже хочу. Умираю, как хочу все видеть.
— Коль… — Ее щеки вспыхнули, и Сашка зябко передернулась. — Я вся сейчас…
— Охуительна… — оборвал я ее, непонятно, как и сумев рыкнуть нечто членораздельное. Раздвинул бедра, давая ей место. Знаю, что веду себя как скотина, но похер. Обхватил член, качнув им и показывая ей со всей примитивной честностью, чего хочу. Не заставлю, ни за что. Но просто дурею от одного только предвкушения. А еще больше от того, как она смотрит на меня. Лишь секунда этого беспричинного смущения, и снова открытая жажда. Поймав мой взгляд точно так, как недавно, до того как гадский Корнилов обломал нас, Сашка встала на колени между моих ног, наклонилась и поцеловала меня в центр груди. Ее соски задели мою грудь, и она вздрогнула всем телом, рвано выдохнув. В меня ударило похотью беспощадно. Прострелило от паха до макушки, прогибая в спине, ствол задергался в руке, словно она уже его обласкала.
— Сашк… — хрипло выдавил я. — Не играйся только… не в этот раз… озверею…
— А ты мне нравишься озверевшим, — все так же не прерывая зрительного контакта, промурлыкала она, мягко убирая мою руку от члена. Голос стал глубже, обливал меня, как жидкая сладость, доводя до невменяемости.
Прогнувшись, она потерлась грудью о мой пах, а щекой — в районе пупка, и снова шумно вдохнула.
— Нравится, как пахнешь… дикостью моей… свободой… удовольствием…
Каждое слово сопровождалось влажным поцелуем, и от первого же мне глаза горячечной красной пеленой заволокло. Я моргал, выглядя наверняка полным придурком, но мне нужно было видеть. Видеть, как меня возьмет в рот она. Именно она. Моя солнечная девочка. Видеть, как я совершу реальное кощунство, что отправит меня в ебаный рай.
— Саш-ш-ш-ш-ш-ш… — зашипел я раздавленным змеем, когда протекшая головка скользнула по ее щеке, оставляя там блестящий след. Прижавшись губами к основанию члена, отчего у меня задергало точечными разрядами в промежности, она притормозила, убивая меня окончательно, глянув совершенно пьяно, и лизнула медленно снизу и до головки. И тут же вобрала ее, вынося этим адекватность, все равно что выстрелом в башку.
— Бля-я-я-я-я! — взревел я, хватая ее за волосы. И тут же отпуская, потому что от первого же глубокого скольжения в обжигающую тесноту ее горла меня разбило в пыль и я уже ничем не смог бы управлять.
Только упираться пятками в матрас, толкаясь навстречу, молотить затылком в подушку, хрипя и мыча, и цепляться за все, до чего мог дотянуться, лишь бы ей не помешать. Ослеп, но все видел. Смотрел. Как одурманенно сверкают ее буквально пожирающие меня и мою реакцию глаза, из которых по щекам льются слезы. Как растягиваются, принимая мой ствол, губы. Как она отрывается, жадно хватая воздух. Лижет головку бесстыдно, откровенно этим наслаждаясь, прежде чем впустить в себя снова. Это было пыткой. Рваный ритм, что доводил до остервенения, остановки, что тормозили в мгновении до того, как меня бы прорвало. Но я отдал бы ей себя для такой пытки хоть на вечность. Пока бы не сдох или бы не ебнулся, становясь необратимым дураком. И вдруг Сашка прикрыла глаза, взяла меня глубже, и застонала протяжно, как будто тоже совсем теряя себя. И меня взорвало. Я орал дурниной, опустошаясь, пока язык не прокусил от того, как сокращало всего.
Слепо подтащил к себе Сашку и впился в губы, выстанывая в них свой кайф. И, не отрываясь, заставил его мне вернуть, нащупав незряче трясущимися еще пальцами ее клитор. Сашка кончила почти мгновенно, мелко задрожав в моем захвате, будто только одного касания ей и не хватало.
Мы лежали мокрые, слипшиеся, взахлеб дышащие, продолжая рвано целоваться. Как два нарика, выдыхающие в легкие друг друга дурманящий дым. Вот только у нас это было из сердца в сердце. У меня уж точно. Все, ни хера мне в этой жизни уже не страшно. Даже если завтра подыхать или закроют на черт-те сколько. У меня уже было. Все. С моей девочкой-солнцем.
За ночь меня пару раз начинало морозить, случались приступы ломоты и дикой жажды и при этом тошноты. Николай избавлял меня от этих симптомов радикально. Поднимал мою голову, надежно удерживая широкой
