слегка толкаю Кукушкину, от чего ее глаза расширяются. Равновесия она не удерживает и падает в бассейн. Первым желанием становится прыжок в воду следом, но я себя одергиваю. Пусть остынет праведница. Разворачиваюсь и выхожу из зала под невероятный аккомпанемент ее брани. Улыбка шире, чем у Чеширского кота по лицу расплывается, особенно в тот момент, когда я закрываю дверь на ключ и отхожу от здания.
— Никита, — мадам-кокон нарисовывается передо мной с хмурой миной, — ты Василису не видел?
— Нет, а что-то случилось?
— Не могу ее найти, — протягивает она, рассматривая периметр и снова фокусируясь на мне, — пойдем. Пока ее нет, присмотришь за группой.
Киваю, убирая руки в карманы, и иду следом за Софьей Николаевной. Через пару шагов оборачиваюсь и смотрю на закрытую дверь. Ничего, Васька. Посиди и одумайся.
Барин
Никогда не думал, что спиногрызы могут так выводить из себя и пить ценную кровь литрами. Стоило мне оказаться с ними один на один, как из спокойных деток они мигом превратились в жутких пожирателей мозга сотого уровня. Сначала требовали Василису, а потом и вовсе объявили мне бойкот и перестали разговаривать. Так и просидел с ними в библиотеке до самого ужина. А что?! Они заняты своим дутьем, и я могу незаметно для всех выспаться, прикрывшись книгой. Все в плюсе.
— Смотрю на тебя, Никита, и понимаю, что за несколько лет ты ни капли не изменился, — с тяжелым вздохом говорит библиотекарша, когда группа уходит из читального зала, а я поднимаюсь и стопорюсь.
— Узнали, да?
Усмешка сама ползет на лицо. Многие работники лагеря сменились за время, пока я усердно взрослел, но Нина Михайловна осталась и была такой же. Серьезной и безумно любящей меня. Женщина улыбнулась и утопила меня своими объятиями. Ответил ей взаимностью.
— Еще бы, — рассмеялась она, рассматривая меня, как раритетную книгу, — с такой говорящей фамилией и хитрыми глазами…
— Хоть один нормальный человек среди скучных лиц, — искренне выдал, на что Нина Михайловна ответила хмурым взглядом, посматривая вокруг.
— Не обижал бы ты Василису, — в ее голосе звучат нравоучительные нотки, а я кривлюсь, — хорошая девочка. Еще и двое наших сорванцов покоя не дают. После вашей демонстративной стычки тут весь персонал лагеря вас обсуждает в непригодном свете.
Сглатываю горькую слюну и улыбаюсь. Какое мне дело, что обсуждают местные трудяги. Васькины трусы? Неужели все видели?
— Эта фотография еще, — Нина Михайловна отошла к стойке и принялась перекладывать книги с одной стопки в другую, покачивая головой, — и не удалит же никто. Так все и шушукаются.
— Какая фотография?
— Так, — библиотекарь удивленно хмыкает и перестает манипуляции с книгами, — Василисы, точнее ее пикантной части. Дети, знаешь ли, — она многозначительно приподнимает брови, пока я хмурюсь, — я не в курсе, кто создал этот чат, но все ребятишки в нем и не только. — Нина Михайловна поглядывает на часы и ставит руки на бока. — Что ж, мой рабочий день подошел к концу.
— Пора и честь знать, — дополняю ее реплику, на что получаю еще одну милую улыбку.
Сам уже делаю шаг в сторону двери, но библиотекарь меня останавливает.
— Куда это ты собрался, Никита?
— Как куда? Поесть, как и все.
Нина Михайловна выходит вперед и отрицательно качает головой, вынуждая меня нахмуриться. Что еще? Очередная речь о том, как нужно вести себя с Кукушкиной, которая сама скребет на свой хребет?
— Ой, нет, Баринов Никита Назарович, — Нина Михайловна по-доброму улыбается и гладит меня по плечу, словно успокаивает, — твои подопечные разрисовали столы, пока ты мирно спал, а еще налепили жвачки. Если у тебя есть хоть капля совести и благодарности мне, то ты берешь это прямо сейчас. — Женщина разворачивается и идет к выходу, пока я не могу разобраться с эмоциями, которые меня накрывают. — К слову, ваша группа самая активная. С ними нужен глаз, да глаз, а то в следующий раз интересные фото будут мелькать с другим участником.
С этими словами Нина Михайловна покидает библиотеку, оставляя ключ в замочной скважине, а я провожу глазами по залу, где стоит больше десятка столов. Ноги на автомате двигаются к первому, где я вижу следы «наскальной живописи» предназначенные для меня. Портретов моей великой персоне я насчитал около семи, остальные рисунки отличались сугубо грамматическими ошибками. Первым желанием было послать всех к черту, вторым — разнести мелких пакостников в пух и прах, ну и третьим пришло осознание, что с Ниной Михайловной поступить по-свински я не могу, поэтому ищу в помещении что-то пригодное для очистки столов.
Чтобы моего подвига никто не видел, закрываю зал и спокойно приступаю к работе. В свое время эта женщина спасла меня от гнева отца, и за это нужно быть благодарным, к тому же Нина Михайловна не раз скрывала меня за стенами библиотеки и позволяла делать все, что угодно, пока другие отрабатывали наказание. Видимо, пришло время выплаты старых долгов.
Заканчиваю поздно, когда уже темнеет. Голодный и злой закрываю библиотеку, иду на пост отдать ключ и сразу сворачиваю в столовку. Там ни души, кроме работников, которые моют посуду, и Вики. Она идет к выходу и растягивает свои уродские губы в улыбке.
— Никита, а я тебя вот искала, — она протягивает ко мне руку, которую я перехватываю и кривлюсь, отталкивая, — все дети были здесь, а вас не было. Ни тебя, ни Василисы.
Черт… Васян! Резко разворачиваюсь и быстрым шагом двигаю в сторону выхода. Вика что-то вещает позади, но мне не до ее воплей. За рекордное время преодолеваю расстояние до зала и часто дышу, глядя по сторонам. Василисы нигде нет. Обхожу каждый уголок и натыкаюсь на открытое окно в раздевалке. Даже при всей моей подготовке и сноровке дотянуться до него почти не реально, но Кукушкина, видимо, боролась до победного. Птичка выпорхнула в окошко. Посмеиваюсь и иду к ее комнате, наплевав на то, что желудок скоро присохнет к позвоночнику. Только мой десятиминутный стук не оказывает никакого действия. Она не открывает, что вполне предсказуемо.
Раздраженно шагаю к своей коморке и пинаю дверь ногой, стопорясь в темноте. Я вроде закрывал на ключ, а сейчас… Тянусь к выключателю, чтобы врубить свет, и слышу, что на телефон приходит оповещение. Достаю его из кармана. Дэн что-то прислал. Щелкаю выключателем, и глаза застывают на стройных ножках. Когда перевожу взгляд выше, все органы перестают работать. Забываю о сообщении от друга и вовсю разглядываю трансформировавшуюся Ваську. Стоп! Теперь это точно Василиса Прекрасная…
— Оу, Васян…
Выдаю на низких нотах,
