режут уши, ведь они уже звучат не приглушённо, а резко и громко. Вы, привыкшие получать кислород из материнских вод, пытаетесь получить столь необходимый жизненный компонент из окружающей незнакомой, агрессивной среды. Собираясь с силами, вы делаете глубокий вдох. Воздух обжигает слизистую носа, огненным потоком проходит через дыхательные пути и, закончив свой путь в лёгких, сводит ощущения до бесконечной невыносимой боли, сконцентрированной в груди.
В эту минуту помещение наполняет детский крик, оповещающий о том, что мир принял в свои объятья новорожденное дитя, а дитя справилось и готово начать свой жизненный путь.
Люди, к счастью своему, не помнят этого, ведь природа позаботилась о том, чтобы мозг исключал из памяти такие моменты. Остаются только шрамы на теле, в душе и в подсознании. Только шрамы и дарованное при этом наследие.
В палате, в которой было суждено родиться малышу, было тихо. Лишь лёгкое хрипящее дыхание было свидетельством присутствия живого человека. Правда назвать этого человека живым было сложно. На кровати, подключенная к системе с питательными жидкостями, лежала женщина. В карточке было написано, что ей тридцать два года, но на вид это была столетняя старуха. Кожа обтягивала кости и была прозрачная настолько, что карту вен можно было увидеть с расстояния вытянутой руки не напрягая зрение. Глаза были слипшиеся и покрытые темно-зеленой коркой. Волосы — седые и жидкие, рот без зубов, а руки и ноги без ногтей. Над ровно лежащим телом женщины возвышался живот, который, не смотря на состояние владелицы, ходил ходуном, приводимый в движение маленьким малышом, что находился внутри.
Роды начались в момент полного солнечного затмения, которое выглядело особо красочно и зловеще. В этот день две луны перекрыли солнце и образовавшееся гало, будто дьявольские руки, протянуло свои кровавые лучи к земле. Красивейшая, невидимая ранее никем картина захватила внимание наблюдателей и привело их в трепетный ужас и восторг. Но далеко не все в этот миг получали удовольствие от лицезрения природных красот.
В тот самый момент, когда две луны своими краями коснулись очертания солнца и начался путь ребенка в этот мир. Неожиданные схватки застали врача и акушерку врасплох. Удивление подкреплял и тот факт, что никто не ожидал этих родов вообще, предполагая гибель матери ещё до начала первых схваток. Наверное, лучше бы так и было. Но судьба или какая иная могучая сила распорядилась по-другому. В момент первых схваток в больнице погасли все свечи. В помещении воцарился полумрак. Свет из окна палаты с каждой минутой становился всё более тусклым. Его бурый окрас создавал впечатление, будто вся вселенная ощущала ту боль и безысходность, что ощущало дитя в этот момент.
Первый вдох младенца спровоцировал ожидаемый всеми крик, провозглашающий, что жизнь уже никогда не будет прежней. Что он попал в коварный мир — мир жестокости, печали и скорби. Казалось бы, радостный миг. Акушерка должна перерезать пуповину, обтереть ребенка и отдать маме, которая приложит его к груди. Прижмёт к сердцу, которое так ласково стучало в прежней жизни. Материнское тепло должно было пригреть, успокоить, дать надежду.
Но вместо этого произошло совершенно иное. Угнетающий кроваво-бордовый свет просачиваясь затекал в комнату, наполняя её эфиром красного оттенка. Роженица не шевелилась. У холодных окоченевших ног, покрытых чёрными венами, которые отчётливо было видно через тонкую прозрачную кожу, лежал кричащий маленький комочек. Врач с акушеркой оказались около стены. Глаза их были открыты. Зрачки приобрели молочный оттенок. На лице отпечатался ужас. Они больше походили на умерщвленных зомби, нежели на людей, которые жили ещё десять минут назад. Бледная кожа обтягивала их иссохшие тела и через нее, как и у новоиспеченной мамы, виднелись яркие, похожие на ветки деревьев чёрные вены. А прямо перед койкой стоял человек. Или не совсем человек — некое существо, обладающее человеческим силуэтом. Одежда его была похожа на множество лоскутков прозрачной чёрной развевающейся ткани, которая позволяла смотреть насквозь этого существа. На голову был накинут капюшон, отбрасывающий на лицо непроглядную тень, сквозь которую было видно только два глаза. Зрачки рубинового цвета были покрыты чёрными прожилками и горели прожигающим душу огнём. Через несколько минут напряжённой тишины тень, как я решил её в дальнейшем именовать, протянула к ребенку сформировавшие руку лоскуты и перед тем, как коснуться лба, произнесла шипящим, звучащим как отдалённое эхо голосом:
— эрргооой…
Едва показавшееся солнце своими первыми лучами заиграло на росе. Лёгкая дымка, оставшаяся от ночного тумана, смягчила рисунок утреннего лесного пейзажа. Невооруженным взглядом видна была первозданная красота нетронутая еще человеком. Казалось весь мир замер в ожидании нового дня, появления на небосводе согревающего, дающего жизнь светила. Лес пробуждался, менялся в этот час. На смену ночной живности, старающейся быть тихой и незаметной, утреннее безмолвное спокойствие начали нарушать своим щебетанием первые птицы. Первые жуки зашуршали по листам. Очнувшиеся ото сна стрекозы возобновили свой полет. Природа оживала.
Но если забраться чуть подальше в глубь, то в окружении леса, в отдалении от людской обыденности и суеты, можно увидеть ничем не примечательный монастырь, опоясанный стеной с двумя воротами. Внутри монастырских стен стоит обветшавшая монастырская церковь — простое однонефное здание, которое в ходе истории приобрело боковые приделы и охватывающий их притвор. Рядом расположились хозяйственные и жилые постройки. Монастырь был не богатым и не большим, но, благодаря стараниям настоятеля, выглядел ухоженным.
Монахи, проживающие в монастыре, ещё отдыхали. Ранние пробуждения и поздние отходы ко сну, внутренний распорядок и ритм жизни воспитали в этих достойных людях дисциплину и чувство времени. Тишина и спокойствие создавали умиротворяющую картину безмятежности, которую неожиданно наполнил детский крик.
Я опять проснулся в холодном поту. Пятнадцатое мая — день, которого я боюсь больше всего на свете. Не знаю, что служит тому причиной, но уже семь лет подряд ночью с четырнадцатого на пятнадцатое мая мне снится один и тот же кошмарный сон. В нем я вижу новорожденного ребенка, свернувшегося клубочком в ногах у только что родившей его женщины. Рядом, около ближайшей стены, лежат мёртвые изуродованные люди. Их черные вены, явно видные под полупрозрачной бледной кожей, подчеркивают наскоро замазанные трещины больничных стен. Посреди помещения стоит страшный монстр. Он внешне напоминает человека, но неестественная прозрачность, резко контрастирующая с чернотой лоскутов ткани из которых он состоит, делает его чем-то неестественным, не подчиняющимся человеческому восприятию. Монстр смотрит на ребенка и протягивает к нему сотканную из лоскутов руку. Неожиданно я начинаю смотреть глазами малыша и первое, да и единственное что я вижу — это обжигающе-красные
