тёмной подворотне притаился преступник с ножом, который собирался ударить в сердце. Беспощадная правда, которую я спрятала в дырявом кармане, в надежде, что она нечаянно провалиться и исчезнет.
Воспоминания вернули в тот момент, когда я в диком стрессе подписывала документы, которые принёс муж. Я честно пыталась читать, сосредоточиться, вникнуть, но смысл всё время ускользал. Меня интересовал срок — два месяца, его я помню. Для меня это было самое главное в документе, всё остальное — пронеслось мимо. Цены не было. Я спросила, сколько? Муж ответил, что это не должно меня волновать.
Откуда же появилась уверенность, что он заплатил? Если не платил, зачем соврал? Знал про условия в колонии, и не хотел пугать? Или решил выступить благодетелем? Зачем я ищу оправдания этому человеку? Неужели, опять собираюсь струсить и промолчать? Последние два дня нанесли вред моему желанию всё изменить. Всего два дня стало терпимее, и терпила во мне снова подняла голову.
Собственно, так бывало всегда…, память умело избавлялась от пережитого стресса.
Примерно через полчаса я уже входила в свою комнату, держа в руках пакет с вещами. Ультра всё включено закончилось, я вздохнула свободно и горько. В убогой комнате ничего не изменилось, кроме того, что хотелось биться в истерике от гадких воспоминаний, которые она во мне вызывала.
Почти всю ночь я ворочалась с боку на бок, скрипя зубами. В итоге свои зубы я пожалела, перестала яростно сжимать челюсти и двигать ими, словно перемалывала врага. Я вспоминала самые ужасные моменты совместной жизни, словно вбивала их на подкорке сознания, записывала в невидимом дневнике. Надо выполнить то, в чём поклялась. Пойти до конца. Иначе моя жизнь окажется в выгребной яме.
Утром на завтраке я села рядом с Романой. Сегодня дали гречку с тушёнкой, что меня очень порадовало. Наверное, теперь до конца жизни я буду думать о еде.
— Давно тебя не видела, Майя. Болела?
Романе вовсе не хотелось слушать моё занудное «нытьё». Я и сама не любила чужие рассказы о своих болячках. Поэтому ей было достаточно моего молчаливого кивка.
— Я так сразу и поняла. Выглядишь неважно. С такой кормёжкой можно и околеть. Ты с собой еду привезла?
Романа чуть не подавилась кашей, увидев моё ошарашенное лицо.
— Нет? Это зря. Помнишь, какой я тяжёлый рюкзак тащила? С продуктами. Меня все отговаривали сюда ехать, а я решила, что выдержу.
Я посмотрела на профиль Романы. Накачанные губы девушки напоминали клюв водоплавающей кряквы, особенно когда она шевелила ими.
— Хотя, честно сказать, иногда я жалею, что подписала согласие. Особенно в тот день. Гром, молнии над головой, землетрясение. Кошмар! Хуже, чем в преисподней! Я чуть не померла от страха, как потолочная лампа над головой закачалась и кровать ходуном. По лестнице бежим, а её трясёт. Ты разве не испугалась?
Полковник не соврал, муж обманул меня. Я вынырнула из своих мыслей и согласно кивнула головой.
Испугалась
— Подожди, я сейчас, а то весь кипяток расхватают.
Романа вскочила, взяла свой термос и ринулась к титану. Счастливица. У неё кипятка теперь на целый день хватит. Набрав воды, она чинно вернулась на место рядом со мной.
— Без кофе умираю. С собой привезла. И сыр — пармезан. М-м. Волшебно. Люблю кофе с сыром.
Вздохнув, я сглотнула голодную слюну. Гречка с тушёнкой улетела, как будто и не было, оставив в животе чувство голода. Сегодня Романа разговорилась, как никогда. По дороге в колонию, она не хотела со мной общаться, а я трещала тогда без умолку. Сейчас мы поменялись ролями. Романа находилась в приподнятом настроении, ей хотелось говорить.
— У меня пармезан тёртый в небольших упаковках, чтоб не портился. Я знала про бюджетную кормёжку.
А я вот не подумала, и никто не подсказал. Зато сейчас постоянно грежу о еде, помешательство какое-то. Делиться продуктами Романа не станет, наверное, и самой мало.
Романа неожиданно приосанилась.
— О-па, ко мне Кирилл идёт.
Уткнувшись взглядом в стакан с чаем, я решила не отсвечивать при разговоре двух голубков, сделав вид, что бледный чай имеет для меня наивысшую ценность. А кто-то, оказывается, каждый день кофе пьёт. Завидно…, хоть бы маленькую кружечку хлебнуть.
— Бортникова.
Вежливый голос вывел меня из раздумья, я вскинула голову. Надо же, а он, оказывается, может не только команды гавкать. Кирилл водрузил на стол блестящий термос из нержавейки с широким горлышком и удобной ручкой для переноски.
— Пётр Григорьевич велел передать.
Боже! Это мне? Я онемела от счастья. Сегодня в пайке как раз была лапша быстрого приготовления, значит, я смогу её в обед заварить, насыпать в воду специй, насладиться солёно-острым бульоном.
— Какая трогательная забота, — скривившись, прокомментировала Романа, глядя как я с восторгом оглаживаю блестящий бок, — понятно, Майя же после болезни.
До сих пор я единственная обходилась без термоса, грызла сухую лапшу, давилась водой из-под крана, по несколько суток голодала, но сочувствия ко мне никто не проявил, хотя многие знали об этом. Зависть Романы стала ещё одним звоночком. Каждый здесь сам за себя.
Несколько дней я ощущала неимоверный прилив сил. Кормить не стали лучше, но походный термос работал с утра до ночи. Научившись пить просто горячую воду, я испытывала невероятное наслаждение от этого процесса. Широкая крышка термоса служила и чашкой для супа, и чашкой для питья.
Термос вывел мои мысли на совершенно новую орбиту. Дождливая хмурая погода теперь не диктовала мне настроение. Дни уже не казались последним временем умирающего мира. Из колонии исчезли два садиста, заявляющие права на моё тело, и в кои то веки, я выдохнула свободно. Утром после завтрака объявили общее построение. Обычно начальник не собирал нас, и мы забеспокоились. Набрав в термос под завязку горячей воды, я вместе со всеми вышла на площадь. Мы построились в два ряда (я оказалась в первом) в ожидании новостей.
Полковник не заставил себя долго ждать, явился в форме, отчего некоторые девушки начали перешёптываться (темно — синяя форма очень ему шла) и, вытащив из кармана свёрнутый пополам листок, обратился к нам.
— Доброе утро.
Мы нестройно загудели в ответ.
— Доброе утро и для кого-то добрый день.
А для кого-то злой? Сердце ёкнуло от этих слов. Полковник позволил себе улыбнуться, и женщины оживлённо закудахтали в ответ. Кажется, первый раз я видела на его лице улыбку, и улыбнулась в ответ, хотя он не смотрел на меня. Предчувствие чего-то хорошего затеплилось в сердце. В колонии так не хватало человеческого общения,
