— подняла я к нему лицо. — Мы же вместе?
— Мы вместе. Но ты не моя собственность.
— А чья? — усмехнулась я горько.
— Своя собственная, — стёр он большими пальцами слёзы, держа в ладонях моё лицо.
— Ты говоришь совсем как моя мама.
Он грустно улыбнулся.
— Наверное, я даже рад это слышать.
Не знаю, была ли я сбита с толку. Понимала радоваться мне или расстраиваться.
Сейчас я беспокоилась только о том, чтобы не забеременеть от Урода и найти деньги.
Под удивлённым взглядом Захара, я уверенно прошагала в мамину комнату и достала из ящика комода её «наследство».
— По весу, так по весу, — взвесила я в руке тяжёлую золотую цепь с подвеской и широкое обручальное кольцо. — Сейчас вернусь.
Раз он меня не бросил после всего, что я сказала, после всего, что и так знал, а чего не знал — догадывался, я тоже не собиралась сдаваться.
— Живём, — выложила я перед Захаром на стол хрустящие бумажки. — Надолго, конечно, не хватит. Но какое-то время протянем.
А потом я найду ключ от сейфа. И вообще будем решать проблемы по мере поступления.
К тому времени, как Оксанка позвала меня в СИЗО на свидание с братом, у меня как раз закончились месячные.
Урод уже дважды встречал меня у дома. Один раз трахнул на заднем сиденье своей машины, а второй прямо на улице — на крыше.
Это было даже похоже на романтическое свидание.
Он взял с собой два пледа, бутылку шампанского, коробку конфет.
— Алкоголь вреден будущей матери, — глумилась я, чувствуя ноющую боль внизу живота и безошибочно угадывая, что в этом месяце я не забеременела.
— Не занудствуй, — подал он мне открытую бутылку. — Наслаждайся жизнью и видом города с высоты птичьего помёта.
Оболенский вытянулся во весь рост, во всю красоту своего обнажённого мускулистого тела, прикрыв только пах, заложил руки за голову и уставился на звёзды.
На редкие звёзды, что в вечернем небе ещё выступали из-за туч. Собирался дождь.
До начала учебного года оставалось больше двух недель, у нас с Захаром всё было хорошо, стояло лето, я не ждала ребёнка, Урод был адекватен как никогда, секс с ним завораживающе прекрасен — у меня не было ни одной причины печалиться — и я засмеялась.
Урод удивлённо на меня посмотрел.
— Никогда не видел тебя смеющейся.
— Не знала, что ты умеешь шутить, — глотнула я прямо из горла, облилась и снова засмеялась. — С высоты птичьего помёта.
— Ты не беременна, да? — сверлил он меня взглядом.
— Прости, но нет, — усмехнулась я.
— Не думал, что это скажу, но я даже рад.
— Правда? — удивилась я.
— Я не учёл тот момент, что ты можешь зачать не от меня. Что ты уже могла быть беременна. Поэтому да, я рад. И у меня на члене кровь. У тебя начались месячные. Так что пей, не стесняйся. Ты забавная, когда пьяная.
— Я разве пьяная? — встала я, как была, нагишом.
Зажав бутылку в руке, шлёпая босыми ногами по железным листам кровли, я пошла к краю.
Поставив бутылку, опёрлась о сварное ограждение, чтобы посмотреть вниз.
Вечерний город. Машины. Витрины. Шипящий разряд молнии. Раскат грома.
Я вдруг подумала:
«Может, зря я отказалась? Может, он стал бы не таким уж и плохим мужем? Может, я смогла бы приручить дьявола? Победить его демонов? Может, всё как-нибудь и наладилось бы?»
А ещё о том, как быстро забывается плохое, стоит случиться чему-нибудь хорошему.
«Эх, надо было соглашаться знакомиться с его котом», — улыбнулась я.
Ладно, к чёрту! Я и правда пьяна.
И нам пора собираться — первые капли дождя забарабанили по крыше.
Но его требовательные руки вдруг обняли меня сзади и повели за собой.
Не к оргазму. Не к тупому удовлетворению похоти.
Под проливным дождём. На мокром пледе. Между небом и землёй.
Если это была не любовь, то что-то очень на неё похожее...
Урод высадил меня у подъезда.
И только когда его машина отъехала, я увидела в окне Захара.
Не знаю, видел ли он меня, но мне с тёмной улицы в ярко освещённое, хоть и мокрое от дождя окно, его было видно хорошо.
И он плакал.
Вытирал рукой глаза, стоя в маминой комнате, что-то говорил, словно с кем-то разговаривал, словно просил прощения, и содрогался от рыданий.
Я минут десять простояла в подъезде, давая ему время. Пытаясь решить головоломку: что заставило его плакать. И разобралась. В СИЗО.
— В общем, эта группировка, — кашлянул в кулак Оксанкин брат. Коротко глянул по сторонам и понизил голос, наклонившись ко мне через стол. — Они террористы.
Оксанка зря сказала, что они с братом единоутробные и у них разные отцы. Оба невзрачные, сутулые, они точно пошли не в мать, но были на удивление похожи. Оксанка даже посимпатичнее. Алексей тщедушный, угловатый выглядел как аббат Фариа из «Графа Монте-Кристо» — словно просидел не один десяток лет в сыром подземелье и к тому же болел туберкулёзом, хотя ему не было и тридцати, в СИЗО он попал года полтора назад и ему оставалось досидеть всего пару месяцев. Я поняла почему тёть Марина так пеклась о его защите, а Оксанка пророчила, что его изнасилуют — выглядел он как типичная жертва. Не мне, конечно, судить, но над такими и в садике смеются, и школе издеваются. Мне было неуютно от болезненного чувства жалости, что я испытывала к нему. Хотелось поскорее уйти, как торопишься быстрее пройти мимо попрошайки, но я старалась не показывать вида.
— Террористы, что берут в заложники людей? — уточнила я.
— Что устраивают теракты, взрывы, диверсии. Они с год назад устроили взрыв в жилом доме. А до этого заложили бомбу в торговом центре, взорвали машину на площади.
Я похолодела.
— Настина мама погибла, спасая одного из них, — ответила
