— Тише!
— Что такое?
— Послушай.— Она вновь услышала этот звук: где-то, несомненно, плакал ребенок.— Ты слышал?
— Нет.
Бекки вышла на лестничную площадку. Сюда хныканье ребенка доносилось еще более отчетливо, оно явно шло с верхнего этажа.
— Уилсон, там наверху ребенок.— Она повела в темноте лампой.— Говорю тебе, что слышала, как он плачет.
— Ну что ж, иди и посмотри. Я не пойду.
Рыдания повторились, на этот раз в еще более требовательном тоне. Бекки, почему-то с трудом превозмогая себя, стала все же подниматься по ступенькам. Иллюзия плача наверху становилась все более убедительной, призыв о помощи звучал все более жалобно, казалось, ребенок заходился в крике. Она представила себе, как маленькое человеческое существо одиноко лежит на сыром полу,— эти звуки в точности воспроизводили всхлипывания исстрадавшегося ребенка.
Остальные члены стаи перебежали на вторую площадку и стали спускаться. Они с вожделением «вынюхивали» позицию своей жертвы. Молодая, крепкая женщина — на лестнице, старый и слабый мужчина позади нее в темноте. «Ну, поднимайся же, поднимайся»,— заклинал ее вожак, модулируя плач. Чтобы взволновать молодую женщину, он должен был найти верный тон. Важно было не допустить, чтобы она хоть на секунду задумалась, а не завывает ли это ветер, не потрескивают ли половицы и не опасно ли это.
Дичь и охотники одновременно, но каждый на разных концах коридора достигли одной и той же лестничной площадки. Пока женщина продолжала карабкаться по ступеням, они спустились к Уилсону. Сейчас они оказались совсем рядом с ним и проявляли предельную осторожность. Они учуяли, что несмотря на старость и исходившие от него волны страха, мужчина был достаточно силен. Им потребуется вся их сила, чтобы заполучить его, как и в случае с теми двумя молодыми ребятами на стоянке для брошенных автомашин. Но это будет отличная добыча: мужчина был упитанным и плотным в отличие от тех людишек, которых они обычно встречали в покинутых домах. В отличие от них он не дрожал и, кажется, не страдал никакой болезнью, которая сделала бы опасным его употребление в пищу. Они пылали к нему любовью и жаждали его, они приближались. Наконец они увидели его — в темноте прорезалась бледная тень его тучного и на вид неуклюжего тела. Затем он вдруг возник в дрожащем пламени зажигалки.
— Что ты делаешь, Джордж?
— Я закуриваю одну из этих паршивых сигарет.
— Ты закуриваешь сигарету?
Бекки от удивления опустилась вниз и поднесла к его лицу фонарь.
— Смотри-ка, ты и впрямь ее закуриваешь. Но это же невозможно. Где ты ее раздобыл?
— Я хранил ее на крайний случай.
— А сейчас он наступил?
Он кивнул, его лицо было белее мрамора.
— Я буду откровенен с тобой, Бекки. У меня по всему телу бегают мурашки. Я смертельно боюсь. Не хочу уходить отсюда без тебя, но чувствую, что надо удирать... и немедленно.
— Но там же ребенок...
— Я сказал немедленно, идем!
Он схватил ее за руку и резко потянул к двери.
— Там что-то есть наверху,— сказал он капитану, который стоял посредине подвала с нерешительным видом, как будто все еще решал, идти ли ему с ними или нет.
— Ничего удивительного. В доме наверняка полно наркоманов.
— Такое впечатление, что там плачет ребенок,— сказала Бекки.— Я уверена, что именно ребенок.
— И это вполне возможно,— мягко ответил капитан.— Раз вы считаете нужным, прикажу провести здесь обыск.
Но не ходите туда в одиночку. Я пришлю с десяток молодцов с карабинами, так будет надежнее.
Бекки согласилась, что он поступает мудро. Несомненно, наверху скорее всего скрывалась банда наркоманов, и они поджидали, чтобы наброситься на нее. Или же там и на самом деле находился ребенок, но тогда десять минут, которые потребуются для сбора оперативной группы, большой роли не сыграют.
Они покинули дом и разместились в машине капитана. Как только они отбыли, оба полицейских, охранявших место происшествия, бросились в машину, чтобы хоть немного согреться. Они включили радио, чтобы не прозевать возвращения коллег, и стали нежиться в тепле.
Именно поэтому они не услышали вопля бессильной ярости и досады, раздавшегося из помещения на последнем этаже. Не заметили они и поспешного бегства: цепочка серых теней, одна за другой, в один прыжок преодолела два метра, отделявших этот дом от соседнего.
Уилсон и Нефф молча ожидали результатов обыска. Последние «жители» оставили кое-какие следы своего пребывания в стенах старого здания — надписи на стенах, обрывки занавесок на окнах, ошметки пожелтевших там и сям обоев, даже остатки старого ковра в одной из комнат. Но не было ни ребенка, ни следов того, что здесь проживали недавно.
Уилсон и Нефф попросили у полицейских, не скрывавших при этом своего отвращения, собрать для них немного найденных ими фекальных остатков и положить их в пластиковые пакетики.
— Наверху никого нет,— прокричал один из тех, кого отправили осмотреть крышу.— Ничего необычного.
Но какое это имело значение? Эти типы не заметили бы даже крокодила в своей ванной.
— Давай поднимемся,— проворчал Уилсон.— Убедимся сами.
Остальные полицейские пошли вместе с ними. Группа последовательно прошлась по всем этажам. Бекки обшаривала взглядом теперь уже лучше освещенные комнаты, не в силах отогнать от себя мысль о ясно услышанном ею плаче ребенка. Двадцать минут назад здесь было НЕЧТО, что затем бесследно исчезло.
Обшарили каждый уголок, но не нашли ничего. Вернувшись в подвал, Уилсон покачал головой.
— В это невозможно поверить. Я знаю, что ты слышала звуки.
— Неужто?
— Да, я тоже слышал. Не глухой же я.
Бекки была удивлена. Она не думала, что он их тоже уловил.
— Так почему же ты не поднялся со мной?
— Потому что никакого ребенка там не было.
Она в упор посмотрела на него: лицо Уилсона застыло от ужаса.
— Хорошо, но если не ребенок, то что же это было? — спросила она, едва удержавшись при этом от иронического тона. Он встряхнул головой и вытащил пачку сигарет.
— Отвезем дерьмо в лабораторку. Это все, что мы пока можем сделать.
Они вышли из дома вместе с группой разочарованных полицейских. Со скудным уловом, тщательно упакованным в пакетик, они направились в сторону Манхэттена.
— Ты думаешь, этого окажется достаточно, чтобы заново открыть дело Ди Фалько? — спросила Бекки.
— Вероятно.
Он безрадостно рассмеялся.
— Но, может быть, существуют какие-нибудь более серьезные следы? Они позволили бы нам продвинуться вперед.— Она замолчала. Тишина затянулась.— Как ты считаешь, кто за всем этим стоит? — не выдержав, спросила она.
— Не кто, а что. В этом нет ничего от человека.
Вот и прозвучали те главные слова, которые они так избегали до сих пор произносить: «В этом нет ничего от человека».
— Что дает тебе основание утверждать это? — спросила Бекки, немного догадываясь, что он ей ответит.
Уилсон удивленно взглянул на нее.
— Что? Ну конечно, эти звуки; никакой это не был плач ребенка.
— Что ты хочешь этим сказать? Я же отчетливо слышала его.
А может, у нее разыгралось воображение? Сейчас Бекки вспоминала голос ребенка... или что-то другое. Ей показалось, что она очнулась и явственно все услышала вновь: сначала что-то ужасное, полное угрозы... затем рыдания ребенка, слабого, раненого, умирающего.
— Эй, повнимательнее!
Бекки резко затормозила. Она едва не выскочила на Третью авеню, даже не замедлив хода.
— Извини, ну извини меня, Джордж, я...
— Припарковывайся. Ты не в состоянии вести машину.
Она повиновалась. Хотя Бекки и не чувствовала никакого недомогания, она не могла отрицать того, что чуть не допустила крупного нарушения. И, как во сне, все время продолжала слышать детский плач.
— Я чувствую себя хорошо. Не знаю, что это на меня нашло.
— Казалось, что ты под гипнозом,— сказал он.
И вновь в ней зазвучали эти дикие, чудовищные, похожие на рычание звуки. Она исходила потом. Затем по спине пробежала холодная дрожь. Бекки вновь и вновь видела, как поднимается по ступеням, всем существом воспринимая жуткую угрозу, нависшую над ней; перед ней вновь промелькнули образы изувеченных, обескровленных тел, раздробленные кости и черепа.
Она зажала рот рукой, отчаянно пытаясь не закричать, не дать захлестнуть себя ужасу.
Уилсон придвинулся к ней, обнял, ее голова прижалась к его широкой груди, она спрятала лицо в душистую теплоту его старой, не очень ухоженной белой сорочки; Бекки смутно чувствовала, что он целует ее волосы, ухо, шею, и поднявшаяся в ней волна спокойствия погребла под собой разразившуюся панику.
— Что это со мной? — недоуменно спросила она. От нахлынувших эмоций ее голос стал неузнаваем.— Чего мы там избежали?
