были тут. И, увидев их, пацан подлетел к ним и, не переводя дух, затараторил:
— Синьор Буратино, Рокко! Цыганки!..
— Где цыганки? — спросил Чеснок.
— В порту, их там штук тридцать… Наглые такие, руки в боки, по пирсам ходят и говорят, что плевали они на Рокко Чеснока, говорят, что он чурмалак.
— Вот вороны, — разозлился Чеснок, — опять хотят в море искупаться.
— Говоришь, наглеют? — задумчиво спросил Буратино.
— Наглые, ужас какие. А Аграфена наглеет больше всех.
— Аграфена? Ты хорошо её рассмотрел, может быть, это не она?
— Да что же я эту крысу жирную не узнаю, что ли? Она это.
— Мочим барыг? — улыбаясь, потирал руки Чеснок.
— Мочим, — поддержали почти все присутствующие пацаны. — Ура!
Только Буратино не кричал и не радовался, не нравилась ему такая открытая демонстрация пренебрежения к портовым пацанам. Крылся в этом какой-то подвох, а вот какой, Буратино мог только догадываться.
— Ну, что, Буратино? — толкнул Чеснок друга. — Командуй. Сбросим ворон в море. Скоро нам придётся брать с этих немытых деньги за купание.
— Да, — Пиноккио продолжал о чём-то думать, — придётся идти в порт, хотя я хотел сходить на историю. Но дело есть дело. Рокко, пошли кого-нибудь из пацанов, которые не учатся в гимназии.
— Считай сделано, — ответил дружок.
— А вы, пацаны, — Пиноккио обратился к учащимся, — кто хочет отвлечься?
— Мы.
— Мы.
— Я.
— Кто же не хочет, — доносилось отовсюду.
— Мы с тобою, синьор Буратино.
— Уж проучим этих барыг не хуже, чем в первый раз.
Пиноккио обвёл взглядом ребят и остался доволен боевым духом, царившем среди пацанов. Все были готовы повеселиться, все просто рвались в бой.
— Ладно, ребята, пошли в порт.
Очень многие пацаны покинули стены гимназии, чтобы идти мочить барыг. Учителя из окон с удивлением наблюдали, как, не слыша звонка, а скорее даже презрев его, ученики целыми классами уходили из гимназии. С весельем и гиканьем почти сто человек сорванцов пришли в порт, где их поджидали ещё пара десятков.
— Видал сколько! — восхищённо произнёс Рокко. — Уважают тебя, Буратино.
— Нас, Рокко. Нас уважают. А ты послал кого-нибудь посмотреть, где цыганки?
— Послал, разведчики скоро вернутся.
И те вправду скоро вернулись и доложили:
— На пирсах они, — сказали пацаны. — Не знаем, что они там делают, наркотой там не поторгуешь, там ведь только докеры.
— А много их? — спросил Рокко.
— Штук тридцать, — отвечали ребята.
— Что-то мне всё это не нравится, — задумчиво прищуривался Буратино, как бы пытаясь увидеть будущее.
— Да брось ты. Чего там. Сейчас поскидываем их в море — да и все дела. Повеселимся похлеще, чем в прошлый раз, — сказал Рокко.
— Ладно, только торопиться не будем, подойдём потихоньку.
И пацаны выступили. Шли они, шумно хвалясь и смеясь, по пирсам, пока вдалеке не показались цыганки. Цыганки стояли кучками, о чём-то болтали между собой и, казалось, даже внимания не обращали на толпу пацанов, приближавшихся к ним. Справа от цыганок было море, слева сплошная стена складов. Между морем и складами только узкоколейка для маневрового паровоза да цыганки на ней. А кругом больше никого, даже докеров не видно.
— Пусто как-то, — продолжал жаловаться Буратино. — Что-то здесь не так.
— Да брось ты, Буратино, сейчас мы их искупаем — и дело с концом, — успокаивал его дружок.
— Нет, — твёрдо сказал Пиноккио и, подняв руку, громко крикнул. — Стой, пацаны.
Мальчишки послушно остановились, ожидая новых приказаний. Они вопросительно глядели на своего командира, а тот, в свою очередь, глядел на цыганок. Хулиганов и женщин разделяло двести метров. И после того, что было на базаре, не могли женщины не бояться пацанов, а они не боялись.
— Ну, что, двинулись дальше, — торопил Чеснок, — а то боевой дух падает.
И тут из-за склада неожиданно появилась цыганская лошадь. На ней сидел мужчина, потом ещё один всадник и ещё. Они выезжали из-за склада не спеша и становились в ряд, отделяя женщин от портовых пацанов сплошной линией лошадиных голов. Мальчишки опешили, только Рокко Чеснок сохранял присутствие духа.
— Ишь ты, глянь на них, кавалерия да и только. Ну, да ничего, колбасы конской поедим.
— Этого я и боялся, — произнёс Пиноккио, сосчитав противника. — Двадцать семь человек — нам не чета, все парни взрослые.
— Ерунда, будем биться — осилим, — сказал Рокко.
— Если не побежим, — заметил Буратино.
А мальчишки поутихли, не слышалось больше ни бахвальства, ни бахвальских песен, они смотрели на цыган, а цыгане смотрели на них. И не просто смотрели, а скалились, вертелись в сёдлах да поигрывали кто плетью, а кто цепью, а кто просто дубиной. И все нарядные, как на праздник.
— Не боись, пацаны, — орал Рокко, прохаживаясь среди мальчишек. — Их и есть-то всего ничего. Мы их вместе с их лошадями и бабами в море потопим. Камней и окатышей всем хватает?
И в это мгновенье один из цыган звонко гикнул, пришпорил коня и сначала медленно, а потом всё быстрее поехал в сторону мальчишек. Остальные двинулись за ним, набирая скорость. Не прошло и трёх секунд, как сплошная стена из лошадей и людей бешено неслась на противника с визгом и гиканьем.
— Не боись, пацаны! — орал Рокко, выходя в первый ряд и готовя рогатку.
«А он и вправду не боится», — подумал Буратино. И это была его последняя чёткая мысль, мелькнувшая в голове, до самого конца боя. Дальше был только сумбур, стыд и страх в душе нашего героя.
Неизвестно, как вообще сложилось бы это сражение и кто бы вышел победителем, не заори среди пацанов кто-то: «Потопчут, ой, потопчут!» И не подхвати эти слова звонкий и пронизанный страхом голос другого мальчишки: «До смерти затопчут!». А стена лошадей неслась во весь опор, и уже были видны яростные оскалы седоков.
— Тикаем, пацаны, — закричал кто-то.
— Куда тикаем, гады! — заорал Рокко. — Кто побежит, сам убью. Мочи барыг!
С этими словами он выстрелил из рогатки. Выстрел оказался удачным, тяжёлый окатыш рассёк верхнюю губу надвое ближайшему кавалеристу, раскрошил пару зубов и опрокинул его с лошади. Он брякнулся в пыль. Ещё кто-то стрелял из рогатки, ещё кто-то кидал камни
