самого себя!
— Ошибаешься, хозяйка, — тихо заметил Тони. — Он нечувствителен к серебру и куда слабее реагирует на железо, чем ты, например. Или Фрешит.
— Но чего ради он вообще это создал?
— Ох, — горестно вздохнул пес-оборотень. — Хозяйка, ты иногда такая розочка…
— Вот дам сейчас по носу! — я не столько разозлилась на это его замечание, сколько обиделась.
— Как, по-твоему, глава города должен утверждать свою власть и наказывать не соблюдающих законы? Это карцер для divinitas и для оборотней. Причём своих волков он никогда туда не сажал, — с непонятной гордостью уточнил Тони.
— Рада за них, — буркнула я в ответ.
Руман тем временем звенел ключами, отпирая по очереди замки. Когда дверь открылась, Шон тут же выбрался и замер в нескольких шагах от камеры. Он был пуст, а значит, голоден. Очень голоден. Руман и Тони тут же это почувствовали и, не сговариваясь, сделали шаг в сторону от него. Волк быстро-быстро запирал оставшегося в бункере инкуба. Шон обхватил себя руками за плечи — чисто инкубский жест, аналог поднятых вверх рук у людей — и сделал шаг ко мне. Тони зарычал на это, а Вик встал между нами.
— Спокойно! — вмешалась я. — Шон, ты себя контролируешь?
— Вполне, — хрипло отозвался он. — Мне хватит твоего запаха.
Мягко обойдя не верящего ему Вика, я встала между ними. Шон вдохнул глубоко и долго, как житель мегаполиса, вдруг оказавшийся в весеннем лесу, ещё раз, и ещё. Он действительно собрал мой запах и остатки vis в нём, оборотни характерно подергивали носами, пытаясь приноровиться к резкой смене ароматов.
— Вот и всё, — тихо произнес Шон. И действительно, окутывающая его аура опасности спала. Перед нами стоял наш привычный Шон Чери, да, с голодным блеском в глазах, но ни капли не опасный.
— Скоро закат, — напомнила я о деле.
— Да, хорошо, что ты вспомнила обо мне сейчас. Не хотел бы я оказаться запертым с ним после опустошения.
Меня залил стыд.
— Я не забывала о тебе. Помнила. Но не думала, что всё так… Вам же трёх волков дали…
— Я не упрекаю тебя, Пати, — тут же завелся Шон, — как ты могла такое подумать?
— Я сама себя упрекаю.
Шон «стучал» в нашу связь, и я нехотя приоткрыла её, готовая захлопнуть, если он и дальше решит топить меня в своих извинениях.
«На меня железо сильнее действует, чем раньше. Мойан легче, чем я, пережил этот день».
«Мойан? Так его зовут?»
«Да».
«А те три волка…»
«Ушли на своих двоих. Я обещал Седрику, что завтра они будут дееспособны, поэтому пришлось ограничиться».
«Пошли наверх, после заката будем звать Стража».
И я взяла Шона под локоть, отдав ладонь другой руки Вику. Таким паровозиком мы поднялись по лестнице. Шествие замыкали оборотни, Тони недобро поглядывал на Вика, а Руман — на нас всех.
Крыша дома Седрика, — хотя уместнее было бы сказать: дворца, — имела обширные террасы. По ней можно было прогуливаться, наблюдая окрестности или разглядывая через стеклянный купол зимний сад внутри дома. Крыша была настолько велика, что её можно было использовать для светских раутов, и мы втроем чувствовали себя несколько потерянно, оказавшись на ней в одиночестве. Я, Шон и Вик — он наотрез отказался оставить нас, хотя я ясно ощущала, что ему очень не хочется лишний раз встречаться со Стражем ночью. Отчего-то приходить к Отшельнику днём Вик совсем не опасался, а вот между закатом и рассветом… Но когда я во второй раз сказала, что ему вовсе не обязательно быть здесь, Вик строго глянул на меня и потребовал: «Перестань». Не очень-то вежливо, но я перестала, понимая, что он может помочь нам торговаться, а ещё испытывая тихую благодарность за то, что можно прижаться к нему и спрятаться от холодного ветра.
Ночи уже были по-осеннему промозглыми…
Под пристальными взглядами мужчин я закрыла глаза и коснулась шрамов от укуса на запястье, вспомнив свою последнюю встречу со Стражем. Я не звала его, просто вспоминала, как он смутился, признавая, что ему нравится моя кровь, как, выпив глоток, прислушивался к ощущениям, к чувствам и знаниям, полученным с моей кровью…
— Что ты хотела?
— Ой! — я подпрыгнула с писком раньше, чем что-либо осознала. Вопрос был задан практически в ухо, а я стояла задумавшись и с закрытыми глазами. Похоже, Отшельник и дальше совершенствует своё умение застигать врасплох и пугать до вскриков.
— Я хотела… — под пристальным взглядом усталого Стража совсем некстати подумалось, что он пугает своих собеседников неспроста. Во-первых, от испуга мысли путаются, и если кто-то хотел что-то скрыть, то испуганным его легче прочесть, во-вторых, за испугом идёт агрессия, а та, в свою очередь, мешает трезво мыслить и торговаться с умом.
Отшельник, прочитав эти мысли, лишь чуть повёл бровью в знак некоторого удивления и даже одобрения. Я собралась:
— К нам попал инкуб. Я хотела бы узнать, на каких условиях ты согласишься вынуть человеческую душу из тела и отпустить её в путь посмертия.
Страж, не мигая, смотрел на меня жёлто-янтарными глазами, и ничего по его лицу прочесть было нельзя.
— Какой путь? — наконец спросил он.
Шон дёрнулся. Я запретила ему включаться в переговоры до того, как он согласует возникшее предложение со мной по мыслесвязи. Но мы не предугадали одного: Страж заблокировал связь. Когда он смотрел на меня, мысленная связь работала только на него, транслируя ему абсолютно все мои мысли и чувства. Шон просто не мог вклиниться.
На вопрос придётся ответить мне. Самой.
— Тот путь посмертия, какой выберешь ты, Страж Равновесия, для этой человеческой души.
Глаза Отшельника затуманились. На самом деле, а не иносказательно: янтарь радужки и вертикальный кошачий зрачок потускнели и утратили чёткость. Отчего-то это пугало до дрожи.
Шон прорвался в мои мысли:
«Пати!!! А если он обратит душу Мойана в низшую тень? Как ты могла…»
«Шон! Не дури! Душа человека-то чиста! Мы видели лицо, оно нормальное! Страж Равновесия…» — договорить не вышло, на меня обрушился взгляд Отшельника.
— Я освобожу душу от проклятия, отправлю в посмертие и возьму за это глоток чистой светлой крови.
Шон тут же сделал шаг вперёд. Страж глянул на него и сразу отвернулся, чуть ли не с отвращением:
— Нет.
— Я дам кровь, — вдруг подал голос Вик, сжимая мою
