По моей просьбе пилоты сделали круг над ледником и все мы в восхищении рассматривали сверкающий на солнце ледяной купол, тут и там проткнутый острыми пиками вершин.
Ни кратеров, ни следов падения болида я не заметил, ледник был покрыт трещинами и походил на скомканное голубоватое покрывало.
Геологов было «семеро смелых»: трое крепких молодых парней, пожилая супружеская чета и два вездеходчика.
Я помог парням разгрузить вертолет, а затем нас пригласили к походному столу из ящиков и угостили наваристым супом из оленины.
Самодельные примуса геологов издавали адский шум, и я пожалел, что в тундре нет ни деревца, ни кустика, — как бы хорошо посидеть у костра!
Между тем пожилой геолог Захар Иванович о чем-то коротко переговорил с командиром вертолета и обратился ко мне:
— Пилоты сейчас перепрыгнут чуть южнее на речку Нюнькараку-Тари, там лес растет. Поможешь дров заготовить?
— Лес растет? — я подумал, что ослышался. Мы находились вблизи 76-й параллели. Последние лиственнички лесотундры растут на 73-й, то есть на 300 километров южнее, но рек с таким названием там нет. Видя, что вопрос так и вертится у меня на языке, Захар Иванович улыбнулся:
— Там ивняк. Древний. Реликтовый. Заготовим сухостой, а вечером — костер и гитара.
«Прыжок» растянулся по времени на полчаса. Я не отрывался от круглого, как иллюминатор, окошка.
Горы Хэнка-Бырранга лежат в зеленой тундре параллельными черными грядами с глубокими долинами между ними, и впечатление такое, будто Святогор-богатырь землю пахал и пашня окаменела.
Едва остановились лопасти вертолета, как я выпрыгнул, да так и ахнул.
Два года не видел я ни деревца, ни кустика, ни листочка зеленого, а тут — настоящий лес! Ну, не совсем чтобы лес, а густой кустарник по обеим сторонам реки. Некоторые деревца были выше моего роста и толщиной в руку. Я растер пару ивовых листочков в ладони и вдохнул горьковатый запах.
Какая благода-а-а-ть!
Захар Иванович посматривал на меня и улыбался.
Мы наломали и нарубили сушняка, уложили вязанки в вертолет, а пилоты за это время поставили сеть и наловили хариусов — красивых сильных рыбок с большими радужными спинными плавниками.
Под конец я вышел на полянку с настоящим, как на материке, разнотравьем, и с веселыми искрами цветов на ней.
Вот будет радость нашим женщинам!
Я насобирал большой букет всяких разных полевых цветов-цветочков и нарезал свежих веточек ивы. Ну, держитесь, мои дорогие! Без пирожков ни за что не отдам!
Размечтавшись, я выкопал несколько «саженцев» и замотал их корешки мокрой травой. Вот посадят их наши женщины в горшки, и будет на метео настоящая зелень радистам и механикам на зависть!
Когда мы вернулись к стоянке геологов, Инга Андреевна, пожилая геолог, жена Захара Ивановича, взяла у меня цветы и веточки ивы и осторожно опустила их срезами в холодную воду ручья:
— Свежими их довезешь, мальчик. Я вижу, тебе есть, кого обрадовать.
— Есть, Инга Андреевна, но это для всех!
А потом был ужин с «грамулькой», гитара и песни у костра.
Я рассказал историю своего болида. На что Захар Иванович заметил:
— На леднике не достанешь его, потому и не ответили тебе из Комитета по метеоритам, а вообще, заметь странную особенность гостей из космоса: падают они в безлюдных местах или на луга и поля. За 300 лет, как во всех странах идет наблюдение за небесными камнями, ни один еще не упал на город, на деревню или даже на самый маленький дом. И в истории такого не отмечено. Тунгусский метеорит обрушился на глухую тайгу в 1908 году. Еще один, очень большой, упал на хребте Сихотэ-Алинь зимой 1947 года. До сих пор там осколки металлоискателем находят.
— Вот бы такое диво в руках подержать! — заметил один из вездеходчиков.
— Настоящее диво — не кусок железа из космоса, а вот оно! — Инга Андреевна подняла из ручья веточку ивы и покрутила ее в руке. — Жизнь! Всю Вселенную обшарили астрономы телескопами, но не нашли такого феномена, как планета Земля, такого чуда, как хлорофилловое зерно, такой лаборатории, как живая клетка.
Разговор опять перешел на тайное и непознанное, а я взял фотоаппарат и тихонечко отошел в сторонку.
По часам была уже ночь, незаходящее полярное солнце висело над самым горизонтом и сверкающее тело ледника окрасилось сиреневым цветом.
Над скалами чуть колыхался нагретый воздух. Казалось, камни дышат и приглашают к разговору.
Я положил руку на древний базальт. Он был покрыт коркой черных лишайников, шершавых и теплых, как шкура быка. Наверняка, я был первым человеком в истории этого камня, и он с радостью отдавал гостю накопленную за день энергию светила. Несколько песчинок-базальтинок скользнули из-под руки, упали на мох и исчезли, как исчезают мгновения.
Сколько надо времени, чтобы слабый лишайник разрушил базальт и превратил его в песок? Миллион лет? Сто миллионов? Миллиард?
Сколько песчинок в скале?
Сколько секунд в вечности?
Сколько клеточек в теле человека?
Миллиарды. И все работают слаженно-сглаженно, спокойно-бесперебойно, дают тебе радость дышать и жить. Для тебя это обыденность, ты привык и не замечаешь. Кто же автор этого чуда? Случай? Эволюция? Создатель?
Когда я вернулся к костру, «геологиня» сидела на корточках у ручья и рассматривала в лупу срез пенька ивы.
— Что там интересного, Инга Андреевна?
— Сто пять! — с восхищением в голосе ответила женщина.
— Чего сто пять, Инга Андреевна?
— Сто пять годовых колец! Значит, сто шесть лет прожило это деревце, дало миллионы семян и породило целый лес потомков. Просто поразительно! Плюсовые температуры здесь держатся от силы девять недель, а вегетационный период и того меньше. А ты — метеорит!
— М-да…
— У тебя семь саженцев, молодой человек. Не много для метео?
— Так я с запасом, вдруг какой росточек не примется.
— Не переживай, все примутся. Ива даже на галечнике растет. Давай одну здесь посадим, на память о дружбе и взаимопомощи?
— Замерзнет, Инга Андреевна! Нигде в мире не растут деревья на 76-й параллели. Да и местность здесь на 500 метров выше над уровнем моря. А зимой такие ветры и морозы — вспоминать не хочется.
— А видишь, здесь скала, будто книжка открытая? Тут ивушку и посадим. Осенью ее снегом занесет, скала от ветра укроет, выживет она и разрастется!
Мы посадили два росточка в мелкий галечник, чтобы веселее им было расти вместе, и только закончили работу, как шеф-пилот постучал пальцем по часам:
— По коням, ребяты! И так уже задержка пять часов!
На «полярке», как называли мы обсерваторию, сам собою образовался праздник. Женщины, работавшие на метео и в аэрологии, радистки и телетайпистки, повара и пекари прибегали на метео полюбоваться на зелень и взять себе цветок или зеленую веточку. Заходили и мужчины, с улыбкой роняли пару слов, с улыбкой уходили. А виновник переполоха сидел в уголке за столом с томиком Маяковского в руке и уплетал горячие пирожки. В его нагрудном кармане дожидалась прочтения не менее горячая записка, которую незаметно вложила ему в руку одна знакомая радистка.
И жизнь хороша, и жить хорошо!
— Нет, бабоньки, как хотите, а договор на два года — это слишком! Все черно-белое кругом. И глаза скучают, и сердце. Надо добиваться от начальства, чтобы на такие отдаленные точки договор не больше года подписывать! — выразила общее мнение наша повариха Люба Назарова.
Моя начальница, инженер-метеоролог Лидия Ростова, которая мне, двадцатидвухлетнему, в матери годилась, стояла у окна с веткой ивы в руке и то и дело тихонько прикладывала ее к лицу. И я вдруг отметил про себя, что за два года у Лидии Георгиевны заметно прибавилось седых волос.
Но что юности до седин?! Что ей до слишком длинного срока договора! Что молодому, горячему парню до скудости северных пейзажей? Он любит одну милую женщину, и все краски мира живут в его сердце!
В Арктику я стремился с детства, при первой возможности убегал в тундру с ружьем и фотоаппаратом, нисколько не устал за прошедшие два года и буквально на днях подписал продление договора еще на год!
И с радостью прочитал у Маяковского:
«У меня в душе ни одного седого волоса,
И старческой нежности нет в ней!
Мир огромив мощью голоса,
Иду — красивый,
Двадцатидвухлетний».
Прошло тридцать лет.
Я исходил-изъездил полуостров Таймыр вдоль и поперек на вездеходе, снегоходе, на лодке, пешком и вплавь, ползком и на карачках. И убедился, что грехи геологов против тундры и тайги — ничто по сравнению с бесчинствами нефте-и золотодобытчиков, которые относятся к земле, данной нам Богом, как к злейшему врагу.
И вместе с опустыниванием природы происходит и опустынивание душ человеческих.
