тёмными, запретными? Когда желание обладать ей начало неотступно преследовать, превращаясь в одержимость?
Изаму вспомнил тот день, когда услышал её голос под окном, и сердце тут же встрепенулось, прыгнуло к горлу, а тело обдало жаром. Тогда ему стало страшно. Слишком много стало Асами в нём самом. Она пробралась незаметно, и всё, что ему оставалось с того дня — вытравливать чувство по капле, с обречённостью замечая, как оно возвращается с новой силой, топя сердце в непрерывной, но такой сладкой боли.
Он разрешал мечтать о ней, когда оставался один. Как мазохист, перебирая мелочи прошлой встречи, думал о том, что мог бы сказать или как себя повести, чтобы… На этом мысли обрывались. Изаму знал — одно неверное слово, и о том, чтобы просто видеть её, придётся забыть. Кто он для неё? Наставник, друг. Быть может, друг близкий, но от этого не переставший быть просто другом.
Когда узнал, что она попала в плен, впервые за долгое время ослушался открытого приказа ждать. Ждать, когда вернётся Кацу, подождать всего сутки, а может, даже несколько часов. Не послушал. Бросился за ней, не думая о последствиях. Вообще растеряв остатки разума, влекомый одной мыслью: только бы не опоздать. Эмоции привели к фатальным последствиям, спутали разум, лишили хладнокровия. И, как итог, он сам оказался в плену. Смотрел в её напуганные, огромные глаза и чувствовал, как всё трещит, рвётся внутри в желании защитить. В позорной беззащитности. Она могла и дальше жить своей привычной жизнью. Если бы он проявил чуть больше сдержанности, хладнокровия. Могла бы ждать Сору и надеяться на чудо. А он это чудо собственноручно отобрал. Эгоистично отобрал. А теперь не знает, что с ним делать. Что делать с ожившей мечтой, которую они оба разорвали в клочья.
Погода портилась на глазах — только что проглянувшее солнце заволокло бледной пеленой, с гор наползали чёрные тучи. Ветер стих, утро задышало приближающейся грозой, давя на плечи ожиданием. Изаму вышел из квартиры, посмотрел на небо и качнул головой, складывая печать. Поднялся на крыльцо, толкнул дверь и тут же упёрся в испуганный взгляд ярко-зелёных глаз.
— Думал, ты ещё спишь, — сказал тихо, настороженно. Прощупывая её реакцию, пытаясь понять, как себя вести.
— А я думала, что ты в резиденции, — так же осторожно сказала она.Думала, ты опять ушёл и бросил меня одну, — читалось в её взгляде.
— У меня всё ещё выходной, — напомнил он, разуваясь и проходя в гостиную. Асами сидела за столом на кухне, не сводя внимательного взгляда. Руки, сцепленные в замок, лежали перед ней на столе. Когда проснулась одна — только горько вздохнула — ничего другого она не ждала. Наверняка Изаму жалеет о том, что поддался эмоциям. Наверняка не хочет её видеть. Но сейчас, когда от приближающейся грозы звенел каждый натянутый нерв, а внутри всё замирало, возвращая в ужасную ночь, в очередной раз разделившую жизнь надоипосле, его появление потрясло. Словно почувствовал её на расстоянии. Понял, что нужен. Асами хотела броситься к нему, но сдержалась, сжала пальцы, заставляя себя сидеть на месте.
Раскат грома заставил её вжать голову в плечи и зажмуриться. По телу прошла дрожь. Изаму нахмурился — она никогда не боялась грозы. Подошёл ближе, присел перед её стулом на корточки, накрыл широкой ладонью сцепленные ладошки.
— Всё в порядке?
Асами плотно сжала губы, всхлипнула, из глаз брызнули горькие слёзы. Растерявшись, Изаму смотрел на неё, совершенно ничего не понимая. Новый раскат грома вырвал короткий всхлип из груди, и в следующую секунду Асами уже обнимала его за шею, дрожа всем телом. Он взял её на руки, отнёс в гостиную, сел на диван, крепко прижимая к себе, поглаживая, всё ещё не понимая, но начиная догадываться. Горечь оседала на губах, и, чтобы смыть её, Изаму стянул маску, прижался к макушке, нежно целуя. Снова и снова, шепча, что теперь всё в порядке. Что ей нечего бояться. Что он рядом и никогда не оставит.
Дождь хлынул, забарабанил по крыше, размыл очертания деревьев за окнами. В гостиной стало темно, туча повисла прямо над домом, белые всполохи выхватывали бледные лица, грохот грома заглушал слова. Асами стихла, чувствуя себя как никогда легко, будто кто-то снял огромный груз с души, и этим кем-то был Изаму.
— Тогда тоже была гроза? — тихо спросил он.
Она кивнула, пряча лицо на его шее. Обняла крепче, будто боялась — исчезнет. Но Изаму никуда не исчезал, только сильнее обнял в ответ, неспешно перебирая волосы на затылке. Напряжение постепенно отпускало, сидеть так было уютно, правильно.Естественно. Её ладонь сползла с шеи на грудь, и он нашёл её, поднёс к губам, поочерёдно целуя пальцы. И это тоже было естественно. Не в темноте, не ночью, не под влиянием оглушающей страсти. Просто делясь своей нежностью, переполняющей внутри, стремящейся вырваться наружу.
Асами замерла, и тут же выдохнула, потёрлась носом по щеке, слабо улыбнулась. Так непривычно и в то же время так по-настоящему было сидеть здесь и сейчас. Она приподняла голову, глядя на него: прикрытые глаза, то, как он приоткрывает губы, касаясь подушечек пальцев. Почувствовав её взгляд, он приподнял веки, улыбнулся в поцелуй. От мягкого света, которым зажглись его глаза, Асами вспыхнула, задохнулась. Смутилась. Но смело смотрела на него, не пытаясь отвернуться. Слабо улыбнулась в ответ. Происходящее было настолько нереальным и интимным, что захватывало дух. Сердце билось гулко, с перебоями, а в ушах стоял шум: она слышала, как рушится ряд за рядом его стена.
— Ты уже завтракал? — тихо спросила она. Он, продолжая держать руку у губ, покосился на часы — половина девятого — и отрицательно промычал. Только сейчас почувствовал голод, такой дикий, словно не ел несколько суток. Желудок Асами заворчал, она смущённо усмехнулась и покосилась на кухню. Вставать не хотелось. Словно читая мысли, Изаму легко подхватил её на руки, отнёс на кухню и усадил на стол. Скинул жилет, оставаясь в одной водолазке, повёл плечами и повернулся к холодильнику. Хмыкнул, выразительно посмотрев на пустые полки. Асами пожала плечами. Болтать ногами, сидя на столе, смотреть, как он пытается что-то придумать из остатков овощей и нескольких яиц, слушать свист чайника и затихающий шум грозы, переросшей в простой ливень — сейчас она чувствовала себя самым счастливым человеком на свете.
Словно ничего не менялось, и они были просто друзьями, которые решили провести время вместе, пока остальные слишком заняты. И опять эта двойственность уколола остро, заставив
