Значит, всё было так… — лепетал мальчишка, зажимая цехин в кулак.
И кто знает, чем бы кончилась эта история и история о Буратино вообще, не заметь отсутствие монеты бдительный Алех:
— Папаша, гляньте — гляньте, он ваш цехин уже обратно заныкал!
«Всё, это конец, надо бежать», — подумал Моисей и бросился к выходу. Проскользнув под рукой отца, он оттолкнул Алеха, да так, что тот уронил книгу и чуть не потерял очки.
— Ловите его! — заорал папаша, — Ловите и держите!
Двое старших кинулись за непутёвым.
— Догоните его и держите, сейчас отдышусь и будем убивать.
Но было поздно. Моисей перемахнул через забор, отбежал и, почувствовав себя в относительной безопасности, заорал своему отцу:
— А что же вы, папаша, думали, я вам свой цехин отдам? Ишь раззявили варежку на мой цехин. Ваш он что ли?
— Побойся Бога, гадёныш, ведь с отцом разговариваешь. Отдай цехин по-хорошему, иначе полицию позовём, — крикнул ему Алех.
— А у тебя, очкастый, я из книжки листы вырвал, а ещё один раз об твои новые штаны жирные руки вытер, а то больно ты умный. А моего цехина вам не видать, как своих ослиных ушей.
— Верните его, — хрипел отец из-за забора, — скажите, если отдаст цехин, то ему ничего не будет.
Но Алех никак не мог простить свои штаны и поэтому, не слушая отца, орал:
— Тебя, собаку, за Святую книгу на порог синагоги не пустят, а за штаны тебя тем более повесить надо, они же из английского сукна, папаша шили.
Тем временем старший, прокравшись за забором, попытался зайти мальчишке в тыл, но тот был воробей стреляный и сразу раскусил этот незатейливый братский манёвр. Поэтому он моментально забрался на соседский сарай и уже оттуда прокричал Алеху:
— А мне ваша синагога недосуг, я вообще крещусь. И цехин мой, сами депутата обшариваете, он, между прочим, весь в блевотине был. А то вы ишь ловкие какие, чужими руками жар загребать.
— Прокляну, — прошептал отец, в который раз хватаясь за сердце, — Боже мой, я этого не слышал — он крестится.
— А что же, от него всего можно ожидать, — сказал Алех, — если он у родного отца цехин ворует, то и креститься может или даже убить кого-нибудь.
— И это мой сын! Боже, чем я прогневил тебя? И этой мой сын, мой сын. Алех, скажи ему, если отдаст деньги, я, клянусь здоровьем своей жены, не трону его даже пальцем.
— Отдай папе деньги, подлюка! — послушно выполнил волю отца Алех. — Он тебя бить не будет, клянётся маминым здоровьем.
— А ты, дурень, что стоял? — продолжал Наум, обращаясь к умному сыну. — Ты что, цехин с земли не мог сам поднять? Или у тебя ума только на книжки хватает?
А сосед Еремей, на чьём сарае приплясывал молодой Кантор — известный хулиган, которого Еремей пытался заколоть вилами в прошлом году за то, что тот бросил ему в колодец дохлую собаку, был привлечён шумом, но увидел только конец действия. Он увидел лишь, как мальчишка повернулся к отеческому дому задом и крикнул:
— Поцелуй меня сюда, очкастый, — затем, чем-то швырнув в сторону родного очага, спрыгнул с сарая и проследовал в неизвестном направлении, в сторону железнодорожного вокзала.
— Боже мой, Боже мой, — причитал отец, — лучше бы меня задавил дилижанс, а потом меня ограбили, чем видеть этот позор. И это мой сын!
— Пойдемте, папа, вам пора кушать бульоны, — Алех взял отца под руку, — а этот гадёныш пусть подавится нашим цехином. А ещё, гад, об мои штаны, подлец, жирные руки вытирал. А я-то думаю, откуда на штанах, ещё совсем новых, такие подлючие пятна.
— И это мой сын, — стонал отец, — чтобы он лопнул с моим цехином вместе.
Наум Кантор сильно постарел за этот день, а Моисея в этом маленьком городе никто и никогда больше и не видел.
Глава 2
Гражданская позиция папы Карло и его вклад в борьбу. с антигосударственным элементом
Достоверных фактов о том, что Моисей Кантор крестился, у меня нет. Но вот передо мной лежит дело Секретного полицейского управления за номером 296. И вот что мы можем из него почерпнуть: 'Моисей Кантор, он же Карло Джеппетто, принят на службу в качестве секретного дознавателя в городе Портанно согласно приказу за подписью инспектора по кадрам тайной канцелярии. И за подписью о приёме на работу самого министра Соцци, одного из самых могущественных людей того времени, министра внутренних дел и директора тайной канцелярии. Того самого Соцци, который беспощадно истреблял в королевстве все ростки свободы мысли и любого политического мнения, идущего в разрез с государственным.
Чем Карло Джеппетто заслужил покровительство этого реакционного министра остаётся загадкой. Но то, что он не даром ел свой хлеб — это факт. Целых три толстенных тома его донесений до сих пор хранятся в архиве. Пролистав эти тома, я нашёл несколько очень любопытных. Вот некоторые из них:
'А ещё рыбак Сальконе, будучи пьяным, обзывал господина урядника свиньёй, свинской мордой и пузатой свинской скотиной, а также свиньёй в мундире. И грозился вытряхнуть свинью урядника из его свинского мундира и засунуть эту свинячью одежду в свинский зад господина урядника. А свинскую жену урядника бить по её свинской морде той самой тухлой рыбой, которой она торгует, пока не завизжит, как свинья, и не опоросится.
Тем самым рыбак Сальконе зверски оскорбил Его Королевское Величество в лице мундира урядника, который грозился засунуть в непотребное место, и который он, мундир, утверждён циркуляром о полицейской и жандармской службе.
Подпись Карло'.
А вот ещё:
'Мастер по дереву и мебельщик Антонио, по кличке Сизый нос, есть субъект неблагонадёжный, безбожник и подлая собака. Он подавал конвоируемым в порт бунтовщикам хлеб и называл их бедными, жалея подлецов. Также он говорил, что у них слишком тяжёлые кандалы и что зря их так мучают.
А ещё, напившись, он ругал прелата нашей церкви, отца Павла, жадной церковной крысой, которая не хочет платить за три стула и скамеечку для ног. Также Антонио говорил, что ему на фиг не нужно его благословение и пусть поп отдаст деньги, тридцать пять сольдо, за проделанную работу. А также другими еретическими словами.
И ещё этот же негодяй нашёл в моём огороде заначку виноградного
