class="p1">— Не наворотят.
— А ты, Буратино, человек азартный.
— Не азартный, а последовательный.
— Ну что ж, ладно. Это правильно, пусть цыгане не думают, что могут запугать портовых пацанов.
— Лишь бы братцы эту дуру не убили.
— Да хрен с ней, хотя б и убили, невелика потеря, — сказал Рокко.
— Мне тоже её не жалко, да больно уж Фернандо и Серджо люди нужные, не хотелось бы их терять. Да и нас с тобой за собой потянуть могут, — размышлял вслух Пиноккио.
— Да ну, — усомнился Чеснок, — они люди надёжные, не продадут.
— Насчёт надёжности согласен, — кивнул головой Буратино, — но больно легко их обмануть, а полицейские, знаешь, какие ушлые.
А пока наши друзья вели неспешную беседу, отряд под руководством Луки Крючка вышел на исходные позиции и стал наблюдать за объектом.
— Вон она, видите? — Лука указал пальцем на цыганку.
— Какая? Их там вон сколько?
— Самая здоровенная, в красном платке, семечки жрёт, видите?
— Да так они все семечки жрут и все в платках, — сказал Фернандо.
— Ну, вон она с забулдыгой разговаривает, платок на голове красный.
— Вон та жирная, что ли? — сообразил Серджо.
— Ну, наконец-то.
— Ого, — сказал Фернандо, — у неё жира по полметра с любой стороны, попробуй-ка ей рёбра сломай.
— Ничего, — подбодрил его брат, потирая кулаки, — сдюжим.
— Уж за синьора Буратино расстараемся, — согласился Фернандо. — Ну что, пошли, что ли?
— Пошли, — согласился брат.
— Стой, — вцепился в рукав Серджо Лука, — вы что, совсем мозги потеряли?
— А чего?
— Куда вы посреди белого дня, давайте ждать, пока она с базара пойдёт. Подкараулим её у железнодорожной насыпи: там место тихое.
— А чего терпеть-то? Мы уж её сейчас поломаем, что яблоню.
— Да стой же, — не отпускал его Лука, — тут полицейских, как собак нерезаных. И пару раз вдарить не успеете. Потерпите до вечера, там-то и оторвётесь. А здесь не надо, полицейских много.
— Да нехай, — лаконично ответил Серджо, — пока они сбегутся, мы уже ей мослы поломаем, за синьора Буратино отомстим.
— Синьор Буратино вам, дуракам, и сказал, что я за вами присматриваю, чтобы вы дров не наломали. А вы меня не слушаете, — настаивал Лука.
— Ну, ладно, — нехотя согласился старший, — если синьор Буратино так сказал, то пусть так и будет.
— Вот и славно. Давайте-ка сядем где-нибудь да подождём, пока она домой пойдёт, а тогда и дело сделаем, — сказал Крючок, успокаиваясь.
Они нашли укромное местечко на краю рынка, откуда им были видны цыганки, и стали ждать окончания рабочего дня. Лука курил, братцы что-то жевали, сидеть без дела всем было скучно. Времени ещё было предостаточно, поэтому Лука, решив побаловать партнёров дынями, сказал:
— Вы, ребятки, ведите себя прилично, а я пойду фруктами разживусь, а может, и арбузом. А вы без меня ничего не предпринимайте, и помните, что сказал синьор Буратино: «Не наломайте дров».
— Уж мы не наломаем, — успокоил его Фернандо, — что же, болваны какие?
— Не-е, не наломаем, — поддержал его брат.
— Ну и хорошо, а я вам дыньку принесу, — сказал Лука и пошёл по рядам, выбирая товар и торговца-ротозея.
Отсутствовал он не больше десяти минут, потому как в рыночном воровстве Лука был непревзойдённый специалист. Когда, нагруженный дыней, он собирался вернуться к братцам, то услышал вопли и душераздирающие крики. Лука понял, дрова наломаны. Бросив дыню, парень кинулся в то место, где скапливаются цыганки. Он бежал быстро, расталкивая людей, не отвечая на тумаки и ругательства. На сердце у него стало тяжело, когда он увидел толпу зевак. Пробившись в первые ряды, он стал очевидцем кровавой картины.
Толстая цыганка Аграфена лежала на спине, прямо на замусоренной земле, простирая свои жирные руки в небо:
— Убили меня, совсем убили, — стонала она разбитыми в кровь губами, до смертоубийства убили.
— Вона, как ей мурло-то расчихвостили, — сочувствовал один из зевак. — Не мурло, а свежая говядина.
— А за что? — любопытствовала бойкая селянка с корзинкой. — За что её так, болезную?
— Видать, кого-то не того обжулила, — предположил мужик в докерской куртке.
— А он вон как ей поднасыпал.
— Убили меня, — продолжала взывать к небесам Аграфена, — ой, как больно убили!
— Ишь, как её, — продолжала сострадать селянка, — а ведь немолодая уже.
— Граждане, — прозвучал зычный голос, и все сразу поняли кому он принадлежит, — разойтись, не толпиться!
Но люди не спешили выполнять приказ, так как люди почему-то страшно любят кровавые уличные сцены.
— Я кому сказал, разойтись! — начинал злиться полицейский. — Вот ты, а, ну, пошёл отсюда или дубинкой хочешь?
— Лучше бы душегубов ловили, а не честной народ дубинками шугали, — заявила селянка с корзинкой.
— Хулиганы уже схвачены, — объявил полицейский, — и препровождены в место содержания под стражей для дознания. А вам здесь лупыдры пялить резону нету, так что расходитесь по своим делам.
— Прямо уж и лупыдры не попялить, — весело возмутилась селянка. — Мне даже муж не указывает, куда пялиться.
— Расходитесь, граждане, расходитесь. Нечего вам тут. Идите по своим делам. А ты, — полицейский игриво заулыбался, направляясь к селянке, — говорлива больно, вот получишь у меня по заду дубинкой. Я тебе не муж, церемониться не буду.
— Ой, так я и успужалась, — хихикнула женщина.
А люди тем временем стали расходиться, не обращая внимания на игривую перебранку блюстителя закона с симпатичной женщиной.
— Смотри, не хулигань у меня, — продолжал полицейский, — а то я с тобой по-свойски разберусь.
— Ой, я вся испужалась, что же это вы мне сделаете?
— Произведу над тобой задержание.
— А силы в руках хватит? — спрашивала селянка, подбоченясь и выпячивая вперёд бедро.
— Хватит, — убеждал её полицейский.
— Ой, убили меня до смерти, — продолжала стонать Аграфена внизу.
Но ни полицейский, ни селянка не обращали на неё никакого внимания. Селянка, нагловато улыбаясь, говорила:
— Ой, да видала я таких, хвалятся, что силы хватит, а сами хилые.
— А вот и хватит, не таких обламывал.
— Ой, умираю, как мне больно.
— Так что, красавица, не
