порыкиваю.
— Как скажешь, Анюта.
Входит резко и до основания под мой урчащий стон. Обхватываю его ногами, дергаю за лацканы пиджака к себе и словно в дикой жажде целую. Опять ухожу на дно кипящего возбуждения. Вгоняет в меня член яростными толчками, от которых у меня в глазах темнеет. Мы будто животные, но именно эта звериная похоть выжигает во мне все мысли черным огнем. Не хочу нежностей, желаю вновь стать просто куклой для утех, что не умеет любить.
С глухим стоном вгрызаюсь в плечо Ромы. Ткань его пиджак поскрипывает на зубах. Внутренности скручивают спазмы болезненного оргазма, а в голове вибрирует рык Ромы. Вжимается, душит крепкими объятиями, и на мгновение мир меркнет, но я все же выплываю из судорог и утыкаюсь с хриплым дыханием в тяжело вздымающуюся грудь.
Спазмы слабеют, и через мозг пронзает тонкая игла вины. Тут только Рома. Только он один, а Тимур… А где сейчас Тимур? Неужели его губы больше не поцелуют меня, и как я смею после близости с Ромой думать о нем. Он же оставил нас.
— Ром, — шепчу я и вдыхаю терпкий парфюм, — я должна уйти… не могу… прости… пока не поздно, дай мне уйти, а иначе…
— Да к черту Тимура, — ревниво шипит на ухо, отстраняется и вглядывается в глаза, — он ушел, Анюта. Испугался или…
Прикладываю к его губам указательный палец. Сейчас наговорит обидных глупостей во вспышке ревности, а потом будет стыдно. Я знаю, Тимур не уйдет из головы, а если я соглашусь остаться с Ромой, то только он должен занимать мои мысли. Он уже злится и ревнует и не стоит усугублять ситуацию.
— Я правильно делала, когда избегала вас, — ласково улыбаюсь, — и мы расходимся. Это будет верным решением.
— Знаю я твои верные решения, — Рома отступает, зло стягивает презерватив и отбрасывает его в сторону, в ярости зыркнув на меня. — Какая же ты упрямая и непробиваемая сука, Одинцова.
— И я, пожалуй, вызову такси, Чернов, — свожу колени вместе. — И это тоже будет верным решением.
— Флаг тебе в руки, сильная ты наша и независимая, — застегивает ширинку, одергивает полы пиджак и покидает кухню. — Ты меня отымела, Одинцова, по полной программе.
Я сняла хостел на улице Строителей в старом жилом доме из серого кирпича. Из окон шестиместного номера на втором этаже открывается унылый вид на строительные работы на пустыре, на котором раньше стоял барак. Его снесли, и теперь там грохочет техника, орут рабочие. В комнате из удобств — койка, табуретка и ячейка в жестяном шкафчике для ценных вещей.
Тихие соседки заверили, что клопов нет, а на общей кухне, о чудо, работают все конфорки, но вот в холодильнике места нет. В душевые надо занимать очередь и вписывать себя в листочек на двери. Не буду лукавить, я как села на продавленный матрас, то пожалела, что уехала от Ромы и его муравьев.
Чистенько, но все-таки ночлежка. Тут можно остаться на несколько дней или на недельку, пока не подвернется вариант получше. Грустно. Тут даже не поплачешь над превратностями судьбы, поэтому я даю себе обещание, что дам волю истерике тогда, когда сниму отдельную комнату в квартире. Квартиру я точно не потяну.
А еще не стоит забывать о работе. Я взяла отпуск, и он закончится через пять дней. Жизнь продолжается, пусть у меня полный раздрай на душе и нежелание впасть в анабиоз на несколько лет. Зато у меня есть красивые трусы, которые я хочу порезать ножницами, сжечь и пепел развеять по ветру, но жалко. Дорогие ведь. И носить не буду.
Я справлюсь. Я сильная. И надо записаться в душ, чтобы смыть с себя запах Ромы, который после моего решения молча помог мне вынести сумки и вернулся в дом. Я его обиду и злость понимаю. Я сама на себя гневаюсь. Ну не дура ли?
До позднего вечера сижу в интернете и на телефоне в поисках комнаты. Назначаю несколько встреч с просмотрами, сбрасываю звонки мамы, Наташи и Татьяны Павловны и очень жалею, что у меня нет хорошей подруги. Быть одной — тяжело. Даже поплакаться некому, а с пятью соседкам, которые тоже стараются не отсвечивать на своих койках, тоже не поговоришь по душам.
В душе я все же пускаю слезу, но беру себя в руки. Не сейчас. Напоминаю, что я сильная. Да, очень велик соблазн побежать к маме, вымолить у нее прощение и получить взамен каплю любви и заботы, но она отказалась от меня, а такие манипуляции я не приму. И именно из-за нее я оказалась сейчас без крыши над головой, истерзанным сердцем и черной тоской.
Уже в кровати по тонким одеялом, который подозрительно пахнет плесенью, я пугаюсь, что Тимура может накрыть рецидив. Вдруг вернется к наркотикам? а не много ли я на себя беру? Вероятно, для него мое признание стало финишем, за которым он больше не видит веселья. Можно сказать, он отомстил мне за школьную и неразделенную любовь и я ему наскучила. Да, именно так.
И чем сейчас Рома и Тимур заняты? Опять в клубе и новую девку для утех ищут? Всё, больше никаких мужиков. Буду старой одинокой девой. Это же невозможно. И зло берет, и отчаяние и на части рвет желание позвонить то одному, то другому и спросить, как у них дела.
— Да что ты там вертишься? — спрашивает в темноте уставший женский голос, в котором узнаю Алену, низенькую и полную блондинку.
— Простите, — замираю на спине и натягиваю одеяло до подбородка.
— Что тревожит? — спрашивает другой голос. Это, кажется, Лиля, шатенка с россыпью темных веснушек на лице. — Бывший, да?
Задумываюсь над тем, можно ли назвать Тимура и Рому бывшими. Я ведь не была с ними в серьезных отношениях, однако такое ощущение, что провела с ними несколько непростых лет. Всхлипываю и закусываю губы. Я дала себе обещание не плакать до того момента, пока не останусь в одиночестве.
— Точно бывший, — печально вздыхает Алена.
— Ага, узнаю это
— Бывшие, — жалобно шепчу я. — Их двое.
— Двое? — удивленно переспрашивает Лиля.
— Ага, — зажмуриваюсь и стискиваю край одеяла.
— Ну, тут точно надо выпить, — возмущенно охает Алена.
— Поддерживаю, — оживленно соглашается Лиля. —
