— Ну, как прошло? — с утра суетилась на кухне Вета.
— А как должно было? — сидя за столом, я прикрыла один глаз и потёрла виски.
— Нервно. Слёзно. На разрыв аорты.
— А, ты об этом. Ну, примерно, так и было.
— И как Миро̀?
— Принял смерть с достоинством. Как самурай, — покосилась я на кофе и порошок аспирина, что выдала мне от щедрот своих опытная медсестра Виолетта. — У тебя какие новости?
— У меня? Никаких, — ответила она слишком поспешно, опустила глаза, заторопилась, засуетилась, куда-то пошла, вернулась, села, помешала в тарелке кашу.
— Ясно, — флегматично засыпала я в рот аспирин, запила его двумя глотками кофе и встала. — Гарик ничего не просил передать?
— Нет, — глотала она свою кашу, как солдат не жуя. — Я его вчера и не видела.
— А кого видела? — прищурилась я не столько с подозрением, сколько из-за головы, трещавшей как радиоприёмник с помехами, настроенный сегодня на волну «Похер FM».
— Никого. Кого я могла видеть. Весь день провалялась. Смотрела сериал.
— Какой?
— А хрен знает. Про юристов. Кстати, всё забываю спросить: что тебе сказал адвокат?
— Что и ожидалось, — пожала я плечами. — Поскольку в нашем законодательстве сексуальные домогательства не выделены в отдельный состав преступления, а являются комплексным понятием, ещё никому не удалось выиграть судебное дело по ст. 133 УК: понуждение к действиям сексуального характера, хотя попытки были неоднократно. Это не изнасилование, не ст. 131 УК. В общем, если бы меня изнасиловали, другое дело.
— Мужик? Адвокат? — хмыкнула она.
— Не-е, баба. К мужику бы я и не пошла. Да, в утешение она добавила, что я всегда могу примкнуть к движению «#MeToo», которое «#ЯТоже» или «#ЯнеБоюсьСказать» и рассказать свою историю в сети. Даже приложить фото засранца. Как-то так.
— А что сказал его новый начальник? — спросила она в спину: подхватив сумку, я пошла обуваться и пару секунд соображала: чей начальник, какой начальник, пока, наконец, до меня дошло.
— Как-то нам с его новым начальником было не до того.
— Да-а? — нарочито удивилась Виолетта, упираясь плечом в стену прихожей. — Чем же вы таким занимались?
— Да ничем особенным. — отмахнулась я. — Расставались.
— И как он тебе? — не унималась Виолетта.
— Не трави душу, Вет, — посмотрела я на неё с укором и открыла дверь.
— Ну, надеюсь, ещё встретитесь, когда всё это закончится.
— Что закончится? Когда его отец умрёт? Или, когда его компанию растащат по косточкам стервятники из моей стаи?
— Какая-то ты сегодня… — скривилась она, стоя в открытых дверях квартиры.
— А какая я должна быть? — устало вздохнула я и вызвала лифт. — Он сказал: это может быть твоя компания, наша. Мы могли бы работать вместе, а потом оставить её нашим детям.
— А ты? — прижала она руки к груди, словно боялась, что сердце выскочит.
— Понимаешь? Компания, к которой я мечтала просто прикоснуться, заглянуть в окно, как Золушка на бал, могла бы стать моей. Нашей!
— Ты отхватила чёртова принца! — заворожённо выдохнула она. — И что ты ему ответила?
— А, ни хрена ты не понимаешь, — отмахнула я. — Рассмеялась ему в лицо. Что ещё я могла ему ответить?
— Может, тебе и правда уволиться? — смотрела она с сочувствием.
— Может, меня просто не трогать? Всё, я на работу. Пока! — махнула я рукой. Лифт приехал, его двери вот-вот должны были открыться.
— Пока, — вздохнула она тоскливо. И что-то буркнула про Ротмана.
— С ним что-то не так? — обернулась я.
— С ним как раз всё так. Что странно, — развела руками Вета. — Он счастлив.
— Серьёзно? — резко развернулась я.
Ах, он ещё и счастлив!
Чуть не сбив Виолетту с ног, я прямиком прошагала в спальню Гарика.
Дверь шарахнула о стену. Ну, будем считать, постучалась.
Я остановилась у его кровати.
Гарик лежал на животе. Шёлковой простынёй были прикрыты только ноги. Все полторы.
— Слышь, волосатая задница!
Он лениво потянулся, делая вид, что до этого крепко спал. Повернул голову:
— Соскучилась?
— Очень.
— Люблю, когда ты такая, — схватил он меня за руку, потянул к себе вниз. — Злая. — Понюхал, как собака. — И вкусно пахнешь.
— Там, в горах, ты сам обрезал трос? — смотрела я на него в упор, и этот взгляд не сулил ему ничего хорошего.
— Тебе не всё равно?
— Ротман, — предостерегающе дёрнула я головой.
Он выдохнул.
— Да. Сам.
— Сукин сын! — оттолкнула я его руку. — Хотел погибнуть?
— Тебя не касается, — смотрел он на меня также пристально, только уголок губ криво дёрнулся, словно он хотел улыбнуться, но передумал.
— Нет, касается. Чёртов козёл! Хренов абьюзер! Что, было больно, когда тебе изменили? Когда тебе предпочли другого? Больно?
Он сел, и я пнула его по ноге.
— Я всё равно ничего не чувствую. Можешь не стараться.
— Чёрта с два! Чувствуешь, ещё как, — пнула я сильнее.
Он скривился.
— Ладно, ладно, чувствую, — он закрыл глаза. — Чего ты хочешь, Кристина?
— Вообще? Плюнуть тебе в рожу. А в частности, просто сказать. Ну, пошёл бы тоже ей изменил, как вариант. Но нет, это же банально. И слишком мало. Ты хотел большего. Ты хотел, чтобы она всю жизнь чувствовала себя виноватой. Чтобы жила с этой виной, с этой болью. Чтобы изводила себя, страдала, мучилась. Сожалела. Скажи, а ты
