(не)ваша девочка (СИ) - Арина Арская

— И что он сказал? — слышу в голосе Ромы беспокойстве.

— Сказал, чтобы я выпил ромашкового чая, — с гримасой отвращения чешу бровь, — и убедил, что приковывать живых людей к батарее плохо.

— Мертвых можно?

— Я задал тот же вопрос, — невесело усмехаюсь, — а он меня отборными матами послал. Нервный он какой-то.

Рома хлопает меня по плечу, внимательно вглядывается в глаза, и смеюсь:

— И знаешь, ромашка успокаивает. Не сразу, после двух литров, но успокаивает.

— Ромашка вызывает зависимость? — Рома едва заметно сводит брови.

— Нет.

— Точно?

— Отвечаю, весь интернет перерыл. Ни слова о привыкании.

Одобрительно кивает и шагает к двери. Не буду говорить, как я искал ромашку в три часа ночи по городу в пижаме и тапках.

Той ночью я так и не выпила. Разрыдалась над рюмкой за столом в тесной кухне хостела. Прям волной накатило, и даже вразумительно не смогла объясниться перед выпившими соседками. Просто выла “я так устала”, а меня по спине гладили, за мое здоровье пили и проклинали подлое мужичье, которое доводит красавиц до истерик.

После того как Лиля и Алена опустошили бутылку армянского коньяка и поделили между собой мою рюмку, я вытерла слезы и раздарила те самые красивые трусы и лифчики своим собутыльницам. Алене белье, конечно, оказалось маловато, но она отказалась его возвращать. Пообещала с горящими глазами похудеть ради такой красоты, а Лиля всплакнула, потому что никто ей прежде кружевные трусы не дарил.

Через несколько дней я уже готова покинуть хостел. Комнату в небольшой трехкомнатной квартире за МКАДом я нашла чуть ли не на следующий день. Хозяйка — сухонькая старушка, которой я очень понравилась. Сказала, что по мне сразу видно: серьезная девушка и такие ей и нужны. Застегиваю чемодан, и в комнату заходит мрачный полицейский. Соседки мои ойкают, а незваный гость хмурит густые брови и басом спрашивает:

— Одинцова Анна?

— Это я, — распрямляюсь, — в чем дело?

Показывает мне корочку с важным лицом. Сержант Полиции Иванов Алексей Вениаминович строго говорит:

— Пройдемте. Вопрос касается похищения вашего брата.

— Какой ужас! — восклицает Лиля и садится на край кровати.

— Она и есть главная подозреваемая, — полицейский окидывает меня мрачным взглядом.

— Да это несусветная глупость! — охает Алена.

— А чего она тогда скрывается? — задает резонный вопрос.

— А я скрываюсь? — удивленно вскидываю бровь.

— Скрываетесь, — безапелляционно заявляет полицейский.

Технически, меня вполне можно подозревать, что я скрываюсь. На связь не выхожу, поселилась в маленьком хостеле и особо не отсвечиваю. В общем, я не спорю, прошу соседок присмотреть за моими пожитками и следую за полицейским, который шагает по коридору с прямой спиной. Мама, видимо, все-таки написала заявление на родную дочь. Я не злюсь и не обижаюсь. Я не чувствую ровным счетом ничего к ее поступку.

Полицейский привозит меня в участок. Я молчу, он молчит. Вот будет забавно, если я ко всему прочему в итоге окажусь за решеткой. меня вполне можно обвинить в похищении несовершеннолетнего в сговоре и насильном лишении свободы. Сколько мне за это дадут?

Поднимаемся на второй этаж, шагаем по мрачному коридору, стены которого выкрашены в блеклый зеленый, и Алексей Вениаминович распахивает пятую от лестницы дверь в светлый кабинет. Я замираю на пороге. Перед столом, за которым скучает другой страж порядка, полный и лысый мужчина с красными щеками и носом картошкой, ко мне спиной сидят Рома и Тимур. Третий стул между ними свободен.

— Одинцова, — глухо представляет меня Алексей Вениаминович. — Готовилась к очередному побегу.

Рома и Тимур удивленно оглядываются. Вспотевшие за миг ладони немеют. Сердце трепыхается где-то у пупка, а потом подпрыгивает от вопроса Тимура:

— Куда?

— Вариантов масса, — хмыкает толстый полицейский и щелкает ручкой в пухлых пальцах, — но от правосудия не сбежать.

Молча прохожу в кабинет, горделиво дефилирую мимо Ромы, который бдит за каждым моим движением, и сажусь между ним и Тимуром, немного вскинув подбородок.

— Как ты, Анечка? — спрашивает Тимур и цепко вглядывается в мой профиль.

— Будто тебе до этого есть дело.

— Ты, как всегда, очаровательна, — его шепот дрожью отзывается в теле. — И носик опять вздернут. Прелесть.

— Мы в полиции, Уваров, — цежу сквозь зубы. — Язык свой прикуси.

— Согласен, — Рома кивает, не отрывая взгляда от моего лица.

— С чем именно? — интересуется полицейский и вертит в пальцах ручку. — С тем, что Одинцова Анна очаровательна или с тем, что гражданину Уварову стоит прикусить язык?

— Вам это для протокола? — Рома переводит на него равнодушный взор серых стальных глаз.

— Это праздное любопытство.

— Я тут не для того, чтобы слушать, как утоляют ваше праздное любопытство, — говорю спокойно, а между лопаток бежит капля пота.

— Верно, — полицейский улыбается и подхватывает со стола какой-то документ, — ваша мать написала заявление о похищении сына и обвинила в этом вас, Одинцова Анна, Уварова Тимура Николаевича и Чернова Романа Михайловича, — поднимает глаза, — это так?

— Мой брат — наркоман, а мать — невменяемая истеричка.

— Это не ответ на мой вопрос.

Тимур невозмутимо достает из кармана сложенные вчетверо листы бумаги, встает и подходит к столу.

— Ознакомьтесь, будьте добры, — разворачивает бумаги и протягивает полицейскому.

— И что это? — тот раздраженно выхватывает документы.

— Направление на госпитализацию от врача-психиатра, заключение нарколога-психиатра, анамнез пациента, анализы, характеристика от школьного психолога. Андрею скоро семнадцать. Согласие родителей на недобровольную госпитализацию при наличии серьезных показаний после пятнадцати лет не требуется, — холодно улыбается, — пусть Одинцова старшая подотрется своим заявлением. Никто ее сына не похищал. Он проходит лечение. Все контактные данные лечащего врача вы найдете среди всего этого вороха с печатями. Также, уважаемый представитель правопорядка, ознакомьтесь, пожалуйста, со справкой из подразделения по делам несовершеннолетних.

— Любопытно, — полицейский просматривает документы и вновь смотрит на Тимура. — Заявление о клевете будем писать? Эта истеричка мне все мозги выела, весь участок на уши подняла, кричала, выла и даже в обморок падала.

Я плохая дочь, потому что