хорошо.
— Тогда — пожалуйста, — усмехнулся я и демонстративно щелкнул пальцами.
Меня, Меншикова, озеро и еще добрый кусок этого закоулка территории университета покрыл магический туман. И тут же взвыла местная сигнализация:
— Несанкционированное применение магии!
Кабинет ректора Императорского Московского Университета, те же, полчаса спустя
— Да вы вконец распоясались! — орал ректор. — Ладно, Мирный — он простолюдин без мозгов, но вы-то, Максим Павлович! Вы ведь княжич! Древний, уважаемый род! Ну как вы могли!
Мы с Меншиковым стояли на ковре у ректора и изображали элементы интерьера. Проще сказать — молчали, демонстративно отказываясь обсуждать произошедшее в тумане. Ректор орал, угрожал ужасной расправой вплоть до отчисления, взывал к разуму, совести, личной выгоде — все бесполезно. Мы с Максимкой стойко держали оборону с самыми суровыми мордами лица.
Через сорок минут Шмелев выдохся, плюхнулся в свое кресло, опрокинул в себя стакан воды и сделал громкое «уф-ф-ф». Посмотрел на нас с мрачной миной и вяло рыкнул:
— Уйдите с глаз моих, позорники.
Мы с Меншиковым вышли и почти синхронно усмехнулись. Делать хорошую мину при плохой игре — это надо постараться. А вменить нам по сути нечего, кроме как магию тумана. И то неизвестно, кто ее создал: безродный я или родовитый Меншиков? Меня-то, конечно, можно вздрючить, но поди попробуй наехать на сына уважаемого человека. Сразу получишь по шапке, а то и с тепленького местечка да из мягонького кресла вылетишь.
После ректорского концерта мы отправились каждый на свои пары, но прежде чем разойтись в разные стороны университета, Меншиков очень серьезно посмотрел на меня и сказал:
— Я запомнил.
В ответ я лишь слегка кивнул, принимая благодарность, и мы разошлись.
Я надеялся, что лимит приключений у меня на сегодня исчерпан, и шел по учебному корпусу весь такой расслабленный и спокойный, размышляя, а не прогулять ли пару истории государства Российского и не потратить ли время в пользу столовой? Все-таки вряд ли лектор сможет рассказать что-то новенькое, а старенькое можно прочитать в учебнике.
И вот, шел я шел, скользя рассеянным взглядом по студентам и студенткам, пока вдруг не увидел Корсакову. А как увидел, так и застыл посреди коридора, чувствуя нечто среднее между параличом и бешенством.
Девушка в обнимку с книгами стояла возле лестницы, облокотившись спиной о перила. А рядом с ней терся сладенький лощеный тип. С такой правильной, красивой внешностью, что сразу видно — мужик ходит к косметологу. Модно уложенные волосы, стильная одежда, аристократический перстень и голодный взгляд.
Этот мудак стоял рядом с моей женщиной и раздевал ее взглядом.
Чувствуя, как из ушей потихоньку начинает подтравливать пар, я медленно подошел к беседующей парочке.
—…это очень мило с твоей стороны, и мне правда жаль, но я действительно очень занята…
— Не будь столь жестока ко мне, прекрасная Василиса! Одно невинное свидание — кино и кофе, это не займет много времени.
Я положил ладонь на плечо парню и вкрадчивым голосом поинтересовался:
— Она же сказала, что занята. Уж не проблемы ли у тебя со слухом, друг мой?
Василиса кинула на меня благодарный взгляд, а парень изобразил демонстративное недоумение, рассматривая мою ладонь на своем плече.
— Боже, где это я так испачкался? — воскликнул парень, округлив глаза.
— Не знаю, может быть, в маминой помаде, когда утром красился? — оскалился я, сжимая ладонь.
Сломать так кость, к сожалению, вряд ли получится. Все-таки у этого тонкого-звонкого упыря имелась и какая-никакая, а мышечная масса. Да еще и одежда затрудняла прямое воздействие. Но, если удачно впиться пальцами, все равно будет ну очень неприятно.
Парень резко дернулся, пытаясь высвободить плечо из хватки, но у него ожидаемо не получилось. Он попытался достать меня свободной рукой, но я выворачивал его так, что дотянуться было невозможно.
— Ты что себе позволяешь, чернь⁈ — прошипел взбешенный красавчик, стремительно бледнея и теряя весь свой лоск. — Убери руки живо!
— А то что? — изобразив на лице живейший интерес, спросил я.
Вокруг нас уже начала образовываться толпа любопытных студентов, затрудняя передвижение по лестнице.
— Тебе конец! — сыпал многообещающими угрозами парниша.
— Боюсь-боюсь, — согласился я в ответ и еще поднажал.
— Отпусти, живо! Ты даже не представляешь, с кем связался!
— Я связался? Да я просто мимо шел.
— Тебе конец! — заявил парнишка.
Ну просто набор пафосных штампов, а не человек.
— Очень многообещающе, — согласился я.
И тут в наш содержательный диалог вклинились:
— Студент Мирный! — с возмущением и укором воскликнула бабушка божий одуванчик. — Отпустите бедолагу, вы же ему так ключицу сломаете!
— Да ничего я ему не сломаю, — возразил я. — Мог бы — давно бы сломал.
— Студент Мирный! — нахмурилась бабуся. — Живо отпустите студента Дантеса!
Услышав эту фамилию я, признаться, не удержался и заржал. Это было очень смешно, но вряд ли кто-нибудь мог бы оценить всю курьезность ситуации.
— Мирный! — рявкнула лектор, а я закатил глаза и демонстративно отпустил плечо парня.
Тот от меня такой щедрости не ожидал, а потому в очередной раз, и теперь уже крайне не вовремя, дернулся и…
Очень красиво, громко и со всеми спецэффектами полетел с лестницы, неловко цепляясь за перила и людей. Докатившись с веселыми матюками до пролета, Дантес посидел пару секунд в тишине, видимо, собирая остатки своего куриного мозга в кучу, потряс головой, наверняка ища эти самые остатки, а затем, оценив всю ситуацию и свое положение, мгновенно оказался на ногах, ткнул в меня пальцем и выплюнул:
— Дуэль!!!
Рядом ахнула Корсакова, закрыв рот ладошкой. Толпа одобрительно загудела, но тихонечко так, чтоб не обратить на себя случайно гнев преподавательский, а бабуся — божий одуванчик ехидно заметила:
— Да у вас талант, студент Мирный. Вы первый, кто смог вывести боярина Дантеса из себя, причем так, чтобы он вызвал вас на дуэль.
Да, у меня просто талант бесить людей. Это еще от бати из того мира передалось.
А затем бабуся, словно потеряв всякий интерес к происходящему, отправилась дальше по лестнице, лишь на секунду замедлив шаг рядом со мной, чтоб еле слышно сказать:
— Бретер.
Москва, кальянная
Как правило, все новые модные редкости сначала были доступны лишь аристократам, а потом уже попадали к широкой публике. Так что количество кальянных по Москве можно было сосчитать по пальцам одной руки, и все они были заведениями закрытого типа. Попасть туда можно было, лишь получив приглашение от уже приглашенного гостя.
Долгоруков-младший сидел, развалившись на низком диване, и с отсутствующим видом грыз мундштук, периодически выдыхая облачка густого дыма. В огромном полутемном помещении было немноголюдно — сказывались дневное время и рабочий день недели. Играла мягкая, тягучая музыка, и парень то и дело впадал в медитативное состояние.
Но это была злая медитация.
Отец собирался жениться. И на ком? На простолюдинке. Простолюдинке!!! Да, это дочь какого-то там промышленника, с которой папаша вроде бы долго крутил роман. Но это не меняло дела — глава рода собрался взять в жены безродную потаскуху. И от этой мысли у наследника рода Долгоруковых просто кипела кровь.
— О чем думаешь? — спросил Распутин, развалившийся на диване напротив.
— Не твоего ума дело, — огрызнулся Долгоруков.
— А может, именно моего? — спокойно возразил Николай. — Я ведь не чужой тебе человек. Мы давно дружим, и я вижу, что тебе плохо. И я за тебя беспокоюсь.
Долгоруков затянулся и, запрокинув голову, выдохнул длинную седую струю. Помолчал, рассматривая, как тает дым, и произнес:
— Отец женится.
— Ох… — сочувственно выдохнул Распутин, после чего немного помолчал и произнес: — Но, возможно, это не так уж и плохо? Все-таки брак — это всегда определенные договоры и выгоды.
— Его жена — одна из дочерей Второва, — скривился Денис.
— Второвы — довольно богатая семья. Пожалуй, одна из самых богатых среди неблагородных, — заметил Распутин.
Долгоруков зыркнул на того с ненавистью, а Николай, словно бы и не заметил его взгляда, продолжил:
— Хотя странно, конечно. Отдавать дочь за вдовца… нелюбимая совсем, что ли?
— Понятия не имею.
— А ты ее не видел?
— Как же не видел? Видел… Частенько у нас дома ошивалась. По «рабочим» делам.
— Слу-у-ушай… — Распутин довольно достоверно изобразил озарение, даже сел ровно и вперед подался. — А это не та ли дочка Второва, которая, говорят, двойню родила? Уж не от твоего ли отца дети?
— Не знаю, может, и она, — равнодушно пожал плечами Долгоруков. — Какая разница? Они ж внебрачные. Бастарды не наследуют.
— Ты, конечно, прав, — покивал Николай, — но сейчас же есть ДНК-тест.
Распутин выдержал паузу, чтобы собеседник осознал сказанное.
— Мне, конечно, не хочется этого говорить… Но я ведь твой друг и не могу
