сказать.
— Недавно мне позвонила подруга и сказала, что якобы Лео пытался дозвониться, но вот проблема: не беру я телефон, не отвечаю! — её тон меняется на разгневанный, по которому я быстро понимаю, в чём моя вина, — Внезапно Лео в чёрном списке, а первый пропущенный в день, когда я ночевала у Мистера Стайлса.
— А тебе так хотелось с ним поговорить? — слегка отодвигаюсь в сторону, пока ответная обида колит. Её волнует эта проблема.
— Какая разница, хотелось или нет? Это мой личный телефон, личная вещь, личное пространство, и ты его нарушил! — теперь она обиженно поджимает губы. Ясно.
— Я не хотел, — приходится прогнуться.
— Но ты сделал! Поступил эгоистично! — тыкает пальцем и максимально бьёт взглядом. Мы не избегаем больше конфликт, а лезем на него.
— А разве я не эгоист в твоих глазах?! Всегда ведь им был! — отмахиваюсь.
— Нет, я верила в тебя! Знала, что изменения возможны, знала, что ты сможешь всё, но поступить так низко! — на глазах появляются первые слёзы, — Неужели ты считаешь, что я сразу бы пошла на сторону, когда у нас всё хорошо? Дура! Поверила же, что у нас всё хорошо! А ты… — дрожащими руками она убирает катящиеся дорожки, — Где ты был все эти дни? Я каждый день засыпала одна… Где ты был?
Её нутро не обмануло, сомнения появились, и она буквально ловит меня на одной лжи, затем на второй. А что я? Ощущаю, что не могу сейчас найти правильное решение. Просто обнять и успокоить — не поможет, Джессика сразу поймёт: я — полный обманщик. Продолжать этот конфликт — сумасшествие. Ругаться дальше, замешивать кашу — крайне глупые поступки.
— Давай ты только выслушаешь спокойно, попытаешься понять меня… — аккуратно начинаю, решив, что лучше говорить только правду, а это чертовски тяжело, — Первого января мне позвонила мама… Бывшей девушки, — сглатываю, наблюдая за её эмоциями в первую очередь, — Оказалось, что она на наркотиках. И мне пришлось заниматься этой проблемой, искать клинику.
— Ты ездил к ней? — отрешённо спрашивает, а лицо становится таким грустным, отчасти даже разочарованным, — Значит, ездил. И я так понимаю, что каждый день?
— Я не мог бросить её, — не договариваю «в беде», как девушка перебивает.
— А меня, значит, смог. — Качает головой и отворачивается в сторону окна.
— Ей я помогал только, как хороший знакомый. Как ты не можешь этого понять?
— Почему я должна входить в твоё положение?! — резко разворачивается, будто хочет броситься в новый бой, — Ты даже не стараешься войти в моё! Может, сразу наймёшь мне няньку и будешь следить за звонками и каждым шагом? Захочу связаться с Лео — сделаю это и без твоего разрешения, понял? — бьёт по больному.
— Только попробуй! — строго произношу и предупреждаю пока взглядом.
— Смотри, — Джессика демонстративно достаёт телефон из сумки, — Напишу ему что-нибудь нейтральное… — задумчиво произносит, — «Привет, Лео. Были проблемы с телефоном, но вот сейчас увидела твои пропущенные. Что-то случилось?». Мне нравится. От-прав-ля-ем! — показательно тыкает на кнопочку и начинает довольно улыбаться, ударяя и ударяя по больному месту.
— Приехали, — неуверенно, услышав нашу перепалку, произносит водитель.
В момент Джессика выпрыгивает из автомобиля и несётся в сторону самолёта, который ждёт нас на взлётной полосе. Она даже в таком раздражённом состоянии умудряется быть крайне приветливой со встречающим экипажем. Не тороплюсь идти за ней и встаю около трапа, обдумывая нашу скользкую дорожку: мы быстро умудрились скользнут на тропу войны. Мне теперь сложно забыть, как Джесс могла вести себя, будучи такой же злой и убийственно холодной. Фак!
Поднимаюсь по трапу в самолёт, где стюардессы обжигают своими натянутыми, якобы счастливыми улыбками в то время, как разъярённая принцесса сидит у иллюминатора, поджимает губы и продолжает метать молнии. Так, как сложно с ней, мне ни с кем не было, но и так хорошо, спокойно, страстно и вроде как любовно… Всё это она умудряется дать лишь одним своим взглядом, улыбкой и необычным повиновением, о котором позабыла сейчас. Хотя был ли я с ней, если бы она прощала, спускала всё на самотёк? Нет, она острая на язык и умная не по годам. Вновь, как придурок, во время взлёта внимательно оглядываю её, замечая неподдельную скованность: даже не смотрит в мою сторону. Нельзя позволить нашим бывшим всё испортить, но пока всё к этому и идёт.
— Джесс, — убираю подлокотник, разделяющий нас.
— Отстань, — недовольно бурчит, продолжая играть в какое-то приложение на телефоне, но это возмущение я пропускаю мимо ушей.
— Давай мириться, — продолжаю настаивать на своём, обнимая красавицу за талию.
— Нет, ты ничего не извлёк из произошедшей ситуации. — Недовольно бурчит.
— Извлёк, — без колебаний отвечаю и прижимаю девушку к себе.
— Что, например? — вроде без особого интереса, но крайне грустно спрашивает.
— Тебе не понравилось, что я за твоей спиной сделал импульсивный поступок, скрывал, что встречался с бывшей, точнее помогал ей. Я не буду больше сковывать твои движения, не буду запрещать общаться с друзьями, но, пожалуйста, не надо связываться с Лео. Мне неприятно, и, думаю, понятно, почему. Он — твой бывший жених, вас много связывает.
— Связывало, — уточняет и прекращает играть в телефон, — Как ты это не поймёшь? Я не уйду от тебя к нему или к кому-либо другому, пока у нас отношения, пока мы счастливы, пока не поймём, что зашли в тупик. — В этих серо-голубых глазах вновь появляются слёзы, — А ты выставляешь меня такой лёгкой. Разгульной, — пальчиками она притягивает к лицу плед, выданный стюардессой, и прячется.
Впервые ментально я чувствую, как человеку действительно может быть тяжело. Руки сами тянутся к ней, и я занимаю скромное местечко под пледом.
— Я не считаю тебя лёгкой или разгульной… — обнимаю свою плачущую малышку, нахожу под пледом её личико и вытираю слёзы, — И мне больно, что ты плачешь из-за меня. Прости, от чистого сердца. Прошу хватит плакать.
— Не обижай меня так больше, — она предстаёт такой хрупкой. Господи.
— Всё, не буду. Только ты перестань плакать, вытри слёзы, и мы насладимся полётом, а затем и двухнедельным отпуском.
Прижимаю Джессику ещё ближе, вслушиваясь в тяжёлые остаточные всхлипы, и начинаю поглаживать её макушку. Пусть больше не плачет. А тем более из-за меня, ведь сложнее изменить себя, чем набить морду другому постороннему обидчику.
Сказать, что я волнуюсь, не сказать ничего, потому, как руки трясутся, внутри переворачивается что-то, всё видно. Гарри смотрит куда-то в сторону, но при этом обнимает меня за шею, прижимает к себе, но дрожь не унимается. Оказалось, что мы не сразу после аэропорта
