назад принесла тарелку с на удивление вкусной кашей.
За несколько месяцев пребывания здесь, Фобия еще ни разу не входила внутрь.
Рассохшаяся от морозов дверь поддалась с трудом. В домике воздух был нисколько не теплее, чем снаружи. Она нащупала рукой фонарь, стоявший на привычном месте, включила тусклый жалкий свет.
Все было точно так же. Узкая кровать, заправленная колючим одеялом. Стопка штанов и маек в шкафу — помнится, Крест уходил налегке.
Фобия присела на корточки, прикоснулась рукой к шерстяной жесткости холодного одеяла.
— Грин, что тебе от меня нужно?
— А что у вас есть?
— Поломанное сердце и вечное рабство. Хочешь?
— Хочу, — вслух сказала Фобия. — Очень хочу.
В тишине ее голос прозвучал слишком громко. А кровь застыла, когда она услышала торопливые шаги снаружи, скрип деревянных ступеней домика.
Не бывает такого. Не бывает.
Очень медленно Фобия повернула голову и увидела мужской силуэт в проеме двери. И не сразу поняла, что это всего лишь Антонио — противный, гадкий Антонио, и не спится ему!
— Уйди, — глухо сказала Фобия, она положила голову на кровать, прижалась щекой к одеялу. — Уйди.
Но он не ушел, а наоборот, в два шага преодолел разделяющее их пространство, упал на колени рядом.
— Фоб, — сказал с негодованием и даже злостью. — Зачем ты так с собой? Хватит. Креста больше нет.
— Что ты знаешь об этом? — торопливо спросила она.
— Да ничего я не знаю, — с досадой отозвался он. — Но это все равное прошлое, ненужное тебе. Он страшный человек, и даже не человек вовсе!
— Уйди.
— Не уйду.
Это было так глупо — и руки Антонио, которые зачем-то схватили ее за плечи, рванули в стороны ворот куртки, и теплые, пахнущие виски губы, бессмысленно прижатые к ее губам. Зачем? Но когда он окончательно навалился сверху, что-то бессвязно шепча в область шеи, тогда Фобия разозлилась.
— Совсем рехнулся? — крикнула она, пытаясь оттолкнуть нетрезвого молодого мужчину.
— Я ждал… много лет…
— Идиот.
Она, наконец, освободила руку, несколько раз ударила Антонио по лицу — губы в кровь, вырвалась, встала, тяжело дыша.
Он сидел на полу, вытирая лицо рукавом. Злой.
— Утром ты уедешь, — сказала Фобия. — В свой колледж, или куда там.
— Иди к дьяволу, — отозвался он. — Знала бы ты, как я тебя ненавижу. Помнишь тот день? Ты стояла совершенно голая, и на твоих руках была черная краска. А я глаз не мог отвести от твоей груди, от твоих бедер. Я впервые видел такую красоту. Такую доступность.
Фобия закрыла уши руками. Этот лагерь их всех сведет с ума, потому что все в нем напоминало о давно ушедшем, мертвом.
— И ты поцеловала меня. Сама. Первая.
— А потом был очень мощный выплеск.
— Но ты поцеловала меня, — сказал Антонио упрямо.
— Я поцеловала тебя и пошла трахаться с Крестом, — грубо ответила Фобия. — Зачем ты сейчас?
— Потому что наконец-то его больше нет. Мы должны попробовать, Фоб.
— Никогда.
Фобия посмотрела на то, как сотрясается хлипкая дверь, которую Антонио захлопнул за собой. Взяла с тумбочки фонарь, подошла к примитивному рукомойнику, рядом с которым висело небольшое зеркало.
Как давно она не видела собственного отражения?
Месяц назад они с Нэной постригли друг друга неумело и коротко, и теперь мальчишеский ежик русых волос не скрывал правильной формы черепа. Круглые глаза, обыкновенные такие, ничем не удивительные глаза, потрескавшиеся на морозе губы. Несколько багровых рубцов от кислоты — на щеке, и на подбородке, и возле рта. Сения Кригг заверяет, что останутся тонкие белые шрамы, даже если мазаться мазью каждую минуту. Кожа бледная, с непередаваемым синеватым зимним оттенком.
Но черты лица правильные, и нос достаточно тонок, чтобы даже на исхудалом лице не казаться большим.
В целом — не то чтобы красавица, но и не урод какой. Ничего выдающегося, ничего отталкивающего. И чего Антонио к ней прицепился, совершенно непонятно.
Ну ничего. Вот еще немного, и она займется собой. Вот честное слово, как только кончится война и как только она покинет эту страну, а может быть, попадет под амнистию. И сразу — в салон красоты. Всю оставшуюся жизнь там проведет.
Фобия засмеялась. Сколько раз она говорила себе такое? Вот вырвется из лагеря. Вот закончится заварушка с мертвым Наместником. Вот только уйдет из резиденции. Убьет Креста.
Фонарь дрогнул в ее руках и упал, разбившись. Темнота обняла, как непроницаемое одеяло.
Фобии некогда было особо анализировать свои чувства, как правило не хватало сил на самокопание. Они жила интуитивно, пытаясь выжить каждый раз, в зависимости от текущих задач.
Редко задавалась вопросом о том, что будет потом, или оглядывалась назад.
И эти несколько месяцев просто жила, занимаясь обычной бытовой дребеденью — согреть воды, приготовить еды, помыть полы, заменить газовый баллон. Утешить плачущую Нэну.
И всегда, даже в тот момент, когда нажимала на курок старинного револьвера, целясь в грудь Кресту, знала, что проживет и без него.
Спокойно проживет, без всех этих дешевых драм, и черных нарядов, и заламываний рук и успокоительных таблеток, и попыток утопиться или в озере или в алкоголе.
Но никогда не знала, насколько скучно ей будет. Как будто… Ну вот фонарь погас, и стало темно.
— Таким образом роман «Зира в любви и смерти», основанный на реальных событиях, стал поворотным моментом в творчестве Авроры Галл. Как мы знаем, в те времена действительно существовала женщина по имени Зира, бесстрашный воин, повстанец, лидер освободительного движения против диктатуры Мертвого Наместника…
Фобия прикрыла ладонью рот, пряча от сурового взгляда Сении Кригг зевок.
За окном бушевал такой ветер, что тонкие стены деревянного домика ходили ходуном.
Антонио и Нэна осоловело моргали. Тусклый фонарь делал их лица желтыми.
— Аврора работала над этим романом много лет, и ее книга, в полной мере обличающая жестокость Наместника и его приспешников, на почти сотню лет вошла в обязательную школьную программу…
Какое-то далекое воспоминание царапнуло сознание Фобии, и она перестала клевать носом, словно в лицо ей кто-то бросил пригоршню снега.
Это имя она уже слышала.
Стены резиденции со слепыми глазницами разбитых камер надвинулись внезапно. Молодой политик Мерак Леви, надежда нации, улыбался.
— И один раз у тебя была эта… Как ее звали?
— Зира.
— Она была целых
