вязкая и мягкая земля.
Фобия прошла еще немного и остановилась, прислонившись лбом к какому-то дереву.
Тяжелая была ночь.
Нэна была молодой и сильной женщиной, и никаких осложнений рождение ребенка не повлекло, но переволновались они все изрядно.
— У тебя руки в крови. Убила кого-нибудь?
— Наоборот.
Фобия даже не удивилась, услышав этот низкий хриплый голос.
Крест вернулся, а это значило, что эта многодневная усталость была не зря. Не зря ночь за ночью она искала его среди такого же вот белого тумана. Нашла.
В молочной густой вязкости его было почти не видно — только силуэт. Фобия оттолкнулась от дерева, сделала еще несколько шагов вперед и застыла.
Крест присел перед ней на корточки — прямо в грязной мутной луже, достал какой-то платок из кармана и стал стирать багровые пятна с ее ладоней.
— Значит, малышка Нэна родила младенца? — спросил он сосредоточенно.
Убить человека куда проще, чем помочь родиться.
Убить — это всего лишь нажать на курок.
Кровь и в том, и другом случае.
— Да, — отозвалась Фобия. Она смотрела в небо, которого не было видно.
— Однажды я принимал роды, — сказал Крест. — Это очень нелегкое занятие.
— Как тебя угораздило?
— Зира была на сносях, когда Наместник пленил ее.
— Зира была девственницей и ты попрал ее невинность, — возразила Фобия.
— Да, я читал об этом у Авроры Галл. Любопытная теория, — согласился Крест.
Он перестал водить платком по коже ее ладоней, но не выпустил их из своих рук, все еще оставаясь на коленях.
— Так где ты был? — спросила Фобия, не ощущая в себе никакого интереса или волнения.
— Нигде, — отозвался Крест слегка удивленно, так, словно его спросили о чем-то слишком очевидном.
— Ясно.
Светлое марево вдруг прорезал тонкий и нахальный солнечный лучик, и туман раскололся пополам. Фобия засмеялась, глядя на то, как золотистый зайчик прокладывает дорогу своим собратьям, и верхушки деревьев оживают под этим еще робким светом.
— Человек родился, — медленно, по слогам, словно Крест был глупым или глухим, произнесла она.
Он улыбнулся ей, снизу вверх — неуверенной, не идущей ему улыбкой, которая смотрелась на звериной физиономии нелепо, будто бусы на вобсе.
— Зачем ты это сделала, Фоб? — спросил Крест. — Милосерднее было бы оставить меня там, где я был.
— Ты не заслуживаешь милосердия, — отрезала она, все еще злая после прочтенной книжицы. — Ты заслуживаешь…
— Этой лужи?
— Меня.
Она опустилась с ним рядом, запуская руки в его волосы, опрокидывая голову назад для того, чтобы солнечный луч осветил и всегда сумрачные глаза тоже.
Не было во взгляде Креста обычной усталости или обреченности, или постоянной хмурости. Он смотрел прямо и спокойно, будто весенний дождь омыл его многострадальное и потрепанное сердце.
Он был свободен. Впервые за много веков Крест был свободен от клятвы, которую он когда-то дал Наместнику.
— Ты убила меня, — пробормотал он, не пытаясь вырваться из ее рук, которые наверняка слишком сильно и даже больно тянули за волосы. — И я был тебе благодарен. А потом выдернула из ниоткуда. Эти сны… Как ты умудрилась сделать ловушку?
— Цепь. Вокруг тебя всегда прекрасные женщины, не замечал?
— Нет, — ответил Крест, рывком притягивая ее к себе, и Фобия только засмеялась, ощутив спиной холодную влагу набухшей от частых дождей земли.
Они упали вниз, вцепившись друга в друга среди клочьев тумана, и Фобия обхватила Креста не только руками, но и ногами.
Он пытался целовать ее с неспешной небрежностью, но получалось совсем плохо, потому что жадность победила, и Фобия уже не отдавалась покорно торопливому натиску, но и сама набрасывалась и кусалась, и готова была даже драться от переполнявшего ее ликования. Все стало просто и легко, и мир, который еще час назад казался непосильной ношей, пригибающей к земле, превратился в пушинку.
А потом Крест вдруг обмяк, тяжело навалившись сверху, и Фобия закричала, испугавшись того, что он снова умер, и чуть оттолкнула его, чтобы нащупать пульс, и увидела Антонио, с совершенно белым лицом склонившегося над ними. В руке у него был камень.
— Спятил? — крикнула Фобия яростно, переворачивая Креста на спину и прислушиваясь к работе его сердца.
— Он же напал на тебя, — гневно ответил Варна.
— Боже, невинное дитя, ты в состоянии отличить людей, которые хотят потрахаться от тех, кто хочет убить друг друга?
— По правде говоря, вы были похожи и на тех, и на других, — сказал Антонио, отбрасывая камень в сторону.
— А пальчики! Пальчики какие крохотные!
— Носик сморщил.
— Антонио, посмотри скорее, он носик сморщил!
— Кряхтит… неужели видит какие-то сны?
Антонио смотрел на трех женщин, склонившихся над младенцем, и не мог понять, почему у них, таких разных, одинаковое выражение лица.
За окном сгущались сумерки.
В лазарет вошел Крест, сказал скучающим голосом:
— От кухни идет какой-то черный дым. Это специально, чтобы за ним нас враги не заметили?
— Перловка! — охнула Сения Кригг и рванула с места.
— Почему в этом лагере все время перловка? — раздраженно бросил Антонио. Он вообще был очень раздражен в этот день.
— Перловка — это хорошо, — отозвался Крест, — в тюрьме кормили куда хуже.
Фобия не видела его целый день: бывший начальник лагеря бодро взялся за приведение в порядок места их обитания. Нашел где-то еще несколько печек — зимой бы их! — газовые баллоны, горячие пузыри для купания — разбиваешь один такой и пятнадцать минут в душевой кабинке сохраняется горячий и влажный воздух, вполне достаточно времени, чтобы принять душ. Притащил из неведомых запасов брикетный уголь, которым можно топить котлы для воды, а они-то все время мылись в тазике в лазарете.
— Конечно, у нас нет твоей живучести, — сказал Антонио. — Мне кажется, что ты не то что перловку, ты можешь питаться и куда худшими вещами и чувствовать себя нормально. Ты вообще не человек.
Крест посмотрел на него задумчиво, потом встал.
— Фобия, пойдем.
— Куда? — спросила она, не отрывая глаз от младенца.
— Ты же не думаешь, что мы останемся ночевать в этом общежитии. Я поставил печку в бывшем домике Оллмотта.
Фобия неохотно вышла на крыльцо вслед за Крестом, но со ступенек спускаться не стала.
