Работа в мэрии оказалась не очень интересной, но, как однажды выразился Тайлер, затягивающей. Тайлер Бакли, главный констебль округа, уверенный в себе тридцатилетний холостяк, вошел в ее жизнь едва ли не с первого дня, но никогда не навязывал себя, хотя и ясно сразу дал понять, что она ему нравится. Он хотел более близких отношений, Сара прекрасно это понимала, но не то чтобы не торопилась, скорее, не ощущала в себе желания сблизиться. Наверное, это называлось отсутствием родственности душ или как-то иначе.
Все так и шло, пока Тайлер не сделал ей неожиданное предложение — нет, не выйти замуж, хотя когда он сказал «хочу тебе предложить», Сара вздрогнула и мысленно отодвинулась от Тайлера подальше.
— У нас в архиве полиции, — продолжал Бакли, — скопилась куча всяких дел. Я как-то сунулся, нужно было найти документ за семьдесят третий год, так два часа потратил, пока отыскал нужную бумагу. Надо бы архив оцифровать, фотографии отсканировать. Займешься? Опять же добавка к зарплате. Деньги небольшие…
Она взялась. Почему бы нет? Когда заканчивался рабочий день в мэрии, переходила улицу и еще пару часов трудилась на Тайлера, который тоже по вечерам предпочитал засиживаться на работе, делая вид, будто дожидается донесений от кого-нибудь из пяти констеблей, патрулировавших улицы обычно тихого Бакдена.
В тот вечер, две недели назад, Тайлер, как Сара уже привыкла, поинтересовался: «Устала? Поужинаем у Робертсонов?»
— Что это? — спросила она, протягивая пожелтевший лист протокола. — Шутка? Или на самом деле?
Бакли прочитал написанный не очень разборчиво текст и воздел очи горе:
— Ты еще не слышала эту историю? Местная легенда. Я и не знал, что бумага сохранилась в архиве. Дело тогда забрал Скотланд-Ярд, все документы подчистую, я думал, они вообще ничего не оставили.
Он еще раз пробежал взглядом по строчкам и сказал:
— Пойдем, Сара, я тебе за ужином расскажу эту историю, насколько сам ее знаю. Все-таки прошло семьдесят лет, только слухи и остались…
* * *Шел 1936 год. Главным констеблем в Бакдене был Оуэн Диккенс, добросовестный, судя по всему, полицейский, молодой и, похоже, достаточно амбициозный. Неженатый, кстати. На почте, что и сейчас расположена на перекрестке Глеб-лейн и Мейнор-гарденз, работала некая Дженнифер Поллард, девятнадцатилетняя девица, раздававшая авансы многим молодым людям в деревне. Ухаживал за Дженнифер и кэп Манс Коффер. Почему кэп — никто сейчас не скажет, похоже, он действительно служил когда-то во флоте, вышел в отставку и купил домик в Бакдене. Как-то утром молочник, оставляя бутылку на крыльце, обнаружил и вчерашнюю. Молочник принялся стучать в дверь, а потом колотить изо всех сил. Никто не ответил, и молочник сообщил о своих подозрениях в полицию. Диккенс прибыл на место с двумя констеблями, стучал, заглядывал в окна… Кончилось тем, что дверь взломали и обнаружили кэпа в спальне. Он лежал на полу за кроватью, и в груди у него была рана, чуть ниже левого соска. Врач сказал впоследствии, что кэп умер от потери крови, и если бы его вовремя обнаружили, то остался бы жив, поскольку рана, несмотря на угрожающее расположение, была не особенно опасной, ибо не задевала жизненно важных органов.
Убийство — событие для Бакдена экстраординарное. Диккенс не имел права лично расследовать столь тяжкие преступления и связался с полицией графства. Через час из Кембриджа прибыла группа расследования. Дело с самого начала выглядело загадочным: классическая задача запертой комнаты. Входная дверь дома оказалась не просто заперта изнутри, но еще и засов задвинут. Черного хода не было. Окна тоже закрыты и заперты на щеколды, достаточно тугие, чтобы их было невозможно опустить в пазы, если, например, убийца вылез бы в окно и затем с силой его захлопнул. Никаких следов взлома. Никаких отпечатков пальцев, кроме пальцев самого кэпа и миссис Холден, приходившей дважды в неделю готовить Кофферу горячую еду и убирать в комнатах. Орудия убийства тоже не нашли — вот что самое удивительное.
На дознании коронер вынужден был довольствоваться вердиктом: «Убийство, совершенное неизвестным или неизвестными», и полиция продолжила расследование без особой надежды на успех.
Через пару дней после того, как был найден труп Коффера, мальчишки, гонявшие мяч, увидели лежавшего на пороге своего дома Мэта Гаррисона, молодого солиситора из адвокатской конторы «Берримор и сын». Он был жив, но если бы на него не обратили внимания, несомненно, умер бы от потери крови, как бедняга кэп. В его груди оказалась точно такая же рана — на том же месте, той же глубины и, скорее всего, нанесенная тем же оружием. Гаррисона отвезли в университетскую больницу в Кембридже, где он вскоре пришел в себя, но не смог пролить свет на странное преступление, поскольку ничего и никого не видел: вышел из дома, чтобы сесть на велосипед и поехать в офис, и вдруг потерял сознание.
Вердикт коронера оказался таким же, как в деле Коффера, только вместо «убийства» было «тяжкое телесное повреждение».
Люди в деревне роптали, говорили только об этих двух происшествиях, так что, когда случилось третье, никто не удивился. Рана у Джека Петерсона оказалась точно такой же, как в двух предыдущих случаях, — удар острым ножом чуть ниже левого соска, важные для жизни органы не задеты, крови много, но и Петерсону удалось выжить, поскольку помощь явилась удивительно вовремя — к юноше пришел кто-то из его знакомых… Нож не обнаружили, никаких отпечатков пальцев преступника парень не видел. Занимался своим делом и неожиданно потерял сознание.
Стали говорить, что в Бакдене зверствует психопат, как сейчас сказали бы — серийный убийца. Люди косились друг на друга, перестали выходить по ночам, хотя на Мэта и Джека напали средь бела дня. Детективы из Кембриджа ничего не добились, и Диккенс обратился в Новый Скотланд-Ярд, откуда прибыла группа по главе с суперинтендантом Алисоном. И надо же было так случиться, что именно в тот час, когда Диккенс водил Алисона и его людей по местам преступлений, было совершено еще одно — чуть ли не у них на глазах. Детективы входили в дом кэпа, когда подъехал на велосипеде посыльный из участка и сообщил, что на поляне рядом с крепостью нашли истекавшего кровью молодого кровельщика Сэма Коллинза. Все то же самое: рана ниже левого соска, острый нож, который не нашли, жертва никого не видела, внезапно потеряла сознание…
Как под копирку. Один убитый и трое раненых — такого не случалось, кажется, со времен Войны роз.
Диккенс пытался сообразить, что между этими преступлениями общего, кроме, конечно, почерка и отсутствия улик? Мотив? Даже у психопата должна быть идея — пусть иррациональная. И вот что Диккенс подумал: все четверо в разное время (а бывало — и одновременно) ухаживали за Дженни Поллард, к которой и сам главный констебль дышал неровно и надеялся когда-нибудь укротить своенравную девицу.
Кто-то из получивших у Дженнифер отставку решил отомстить соперникам таким странным способом? Это значительно сужало круг подозреваемых: чтобы осуществить нападения и не оставить следов (да еще и задать неразрешимую задачу запертой комнаты), нужно обладать недюжинным умом, какового у большинства ухажеров не было по определению.
Кроме одного. В доме у миссис Рэдшоу на Силвер-стрит снимал комнату Теодор Хэмлин, ученый молодой человек, работавший в обсерватории Кембриджского университета. Почти каждый день он ездил на работу за двадцать миль. Ничем себя в деревне Хэмлин не проявил, его бы и вовсе не замечали, если бы он однажды не явился на почту отправлять бандероль и не положил глаз на Дженнифер. В тот же день Хэмлин пригласил девушку в кино, и она согласилась: мисс Поллард никому не отказывала в первом шаге, присматривалась, делала выводы. Второй и тем более третий шаг сделать мало кому удавалось, но это уже другая история. Хэмлин дежурил у почты, когда был свободен от дел в обсерватории, и просиживал часы на скамейке напротив дома, где жила с родителями Дженнифер.
Значит, Хэмлин? Только он мог придумать сложный и не разгаданный трюк с запертой комнатой. Придумать-то мог, но осуществить? Воображение у Диккенса отказывало, да и суперинтендант из Скотланд-Ярда тоже, по-видимому, не понял, как преступник проник в запертый дом.
За давностью лет трудно что-то утверждать наверняка, но, должно быть (во всяком случае, так действовал бы сам Бакли), полиция установила негласное наблюдение за перемещениями Хэмлина. Это, однако, не помешало произойти событию, о котором в деревне предпочитали не вспоминать — тем более что и вспоминать было практически нечего: в тот же день, когда погиб Хэмлин и случились связанные с его смертью загадочные события, тело увезли в Лондон, все документы суперинтендант у Диккенса изъял якобы для экспертизы, и на этом «дело Хэмлина» для полиции Бакдена закончилось. Никакой новой информации Диккенсу выведать у своих лондонских коллег не удалось, а слухи, ходившие по деревне, в конце концов затихли. Во время войны многие из Бакдена уехали, некоторые погибли на фронте, сменились поколения. Сейчас, семьдесят лет спустя, Бакли так и не смог рассказать Саре ничего такого, что удовлетворило бы ее любопытство и (или) рассеяло мистическую атмосферу, окружавшую события странного дня в октябре 1936 года.
