тебя! Обещаю: она не узнает. Ни от меня, ни от кого-нибудь другого. Это останется между нами. Только ты и я. Всего одна, последняя ночь. И ты свободен.
— Что и следовало доказать. — С презрением отвернулась, пошла к машине, но потом остановилась. — А знаешь, — обернулась она, — я ей даже завидую. Хотела бы я, чтобы меня кто-то также любил. Может, даже ты. Но… ей же хуже.
Других предложений не будет. И если бы дело было просто в деньгах.
Мир побарабанил пальцами, прикидывая, что Ева придумает дальше.
Для него ответ был очевиден: она и сейчас ведёт себя как ревнивая жена, дальше она потребует штамп в паспорте и брачный контракт. Но как она его заставит?
Развернув к себе экран, Мирослав прокрутил пальцем список контактов: не рано ли сейчас, стоит ли уже дёргать чеку из гранаты или повременить, есть ли другие варианты…
Он открыл фотографии, что прислала мама.
Нам суждено, самоотверженная моя, — улыбнулся он, листая фото, где они с Крис. — Нам суждено.
— Будьте добры, — сказал Мир, когда ему ответили на радио, и назвал композицию.
— Угу, — повторил ведущий. — Записано. А для кого?
Глава 23
— Пф-ф-ф…
Кофе брызнул изо рта. Хорошо, что напротив никого не было, и кофейный душ принял только монитор. А может, жаль.
Поспешно вытерев рот, я добавила громкость радио:
— Для кого?!
— Для девушки, что потрясающе выглядит с домкратом, — крикнула мне в дверь Таисия.
— Though we've got to say goodbye… for the summer… — пел Джейсон Донован, а я сползла вниз по спинке кресла и закрыла глаза.
«Письмо, запечатанное поцелуем».
Даже с моим английским на уровне немого застенчивого англичанина, я знала, о чём он поёт:
Хотя мы вынуждены распрощаться на лето,
Дорогая, обещаю, что
Я буду посылать тебе свою любовь
Каждый день в письме,
Запечатанном поцелуем…
— Миро̀, — выдохнула я, когда песня закончилась. — Чёртов романтик!
— Ты что плачешь? — в ужасе округлила глаза Таисия.
— Нет, блин, лук режу, — полезла я в стол за зеркальцем и заодно за салфетками: монитор всё же надо бы вытереть, да и документы заодно.
— Слышишь, слышишь? — оживилась Тася и подняла палец, чтобы я прислушалась.
— Девушка с домкратом, откликнитесь, — сказал ведущий. — Мы каждый день передаём для вас эту песню.
— Каждый день, представляешь? — восхитилась она.
— А она, дура, не слышит, — выдохнула я и полезла за телефоном, чтобы записать продиктованный номер.
— Кристина Валерьевна! Таисия! — крикнули нам.
— Да, там же собрание, — махнула мне Тася. — Видеоконференция, Жулебов на связи из Барселоны.
— Как же вы все не вовремя-то а, — зашипела я. Мне тут письмо прислали, надо срочно ответить, а вы со своими собраниями.
Но куда деваться, сунула телефон в карман и пошла.
Ни один работник за зарплату с большим энтузиазмом не разбирал коробки «Экоса», чем я. Не рассортировал с такой заботой их содержимое по стопкам. Не погружался с таким рвением в цифры бухгалтерских отчётов, как погружалась я. Тщательно сверяла каждую цифру, придиралась к каждой запятой. Пачкала крошками, иногда, как сегодня, поливала кофе, вникала, запоминала, записывала, пересчитывала. И картина финансовой деятельности компании постепенно складывалась для меня в эпическое полотно вроде «Последнего дня Помпеи», с каждым днём заполняясь деталями.
Но сейчас мне было не до цифр, спрятав телефон под столом, я искала песню ответить Миро̀.
— Кристина Валерьевна, а вы о чём мечтаете? — голос Пряника, усиленный динамиком устройства видеосвязи, прозвучал недовольно.
Ну как о чём, Стёпа, так и подмывало меня ответить, о твоём мужском достоинстве, конечно.
— Думаю, откуда у нас эти документы «Экоса», Степан Аркадьевич, — подняла я глаза к экрану, на который передавалось изображение.
— По ним есть вопросы? — напрягся Пряник. Его обветренное каталонским солнцем лицо и цветущий вид не сочетались с выражением тревоги. Но поездка явно шла ему на пользу — он посвежел, похудел, загорел, хоть на обложку журнала «Мужское здоровье» снимай. С обнажённым торсом. Или в одном полотенце на талии.
— Да, и очень много, — ответила я, прикидывая, какой ширины ему понадобилось бы полотенце, насколько выше колен. — Вы уверены в надёжности источника, от которого получены бумаги? — скользнула я взглядом по его волосатой груди под расстёгнутой рубашкой и решила, что полотенце таки надо пошире.
— Абсолютно, — заметил он направление моего взгляда (хорошо, что не направление мыслей) и едва заметно улыбнулся. — Я лично забирал коробки с архива «Экоса». Конечно, не у всех на виду, но можете не сомневаться. Вряд ли кто-то стал бы переводить такую прорву бумаги, создавая фальшивые отчёты, из опасения не украдут ли их конкуренты, — засмеялся он.
Вместе с ним засмеялись ещё пять мужских голосов, все наши пять Всадников Апокалипсиса. Вернее, четыре всадника — Чума, Война, Смерть, Голод и опарыш Дениска.
Они даже выглядели, как с картины Васнецова: рыжий — Чума, брюнет с бородой — Война, худой — Голод, а бледный блондин — Смерть. Не ошибёшься. Не вписывался в этот бравый квинтет только Дениска, менеджер, что уехал вместе с Пряником в командировку вместо меня.
Зато слышно его было сейчас лучше всех: пухлый парень, вечно голодный и постоянно жующий, отсмеявшись, чем-то чавкал в микрофон.
— Ну тогда не буду вмешиваться со своими подозрениями, — ответила я.
Хотя могла бы поспорить. В компании, где я работала до «Органико», у
