уедешь и… и мне сложно… поэтому будет легче, если ты не будешь меня трогать… и я…
У Зака каменеет лицо. Становится каким-то чужим, и на нем прорисовывается незнакомое мне выражение брезгливости.
– Не ожидал от тебя, – тяжело роняет он. – Блядь… ну только не от тебя.
Он отворачивается и трет виски пальцами.
– Сука, все как всегда. Вы это где-то в журналах вычитываете или что? Или, блядь, на курсах каких-то? Я думал, у нас с тобой все по-честному. Что мы с тобой…ну… партнеры что ли. Лучше бы ты денег попросила. Серьезно. А эти дешевые манипуляции…Тошнит от них.
И до меня только в этот момент доходит, что он мне не поверил. Вот просто взял и не поверил.
– Но это ведь правда, – глупо шепчу я. – Я правда тебя люблю. Но я за это ничего не требую, честное слово. Прости, что сказала. И от договора я не отказываюсь…
– Зато я отказываюсь, – резко перебивает меня Зак и тянется за пиджаком, лежащим на кровати. – Мне это нахер не надо. Терпеть не могу, когда из меня делают идиота. Какая, нахер, любовь? Что ты во мне успела полюбить за эти сколько там дней? Мой член? Мою смазливую рожу? Мои деньги? Что ты вообще про меня знаешь? Ничего!
У меня как будто в горле торчит острая спица. Болезненным спазмом сводит голосовые связки, и я даже сказать ничего не могу. Признаться в любви тому, кто тебя не любит, уже само по себе унизительно, а искупаться к тому же во всех этих злых, обидных и несправедливых обвинениях…
– Ну вот, а теперь ты молчишь, – зло выплевывает Зак. – Прекрасно, блядь! Больше нечего сказать?
Больше нечего.
Ты прав.
Я пожимаю плечами и отворачиваюсь к окну. За моей спиной раздается яростный стук шагов, а через пару минут в коридоре громко хлопает дверь. И воцаряется такая тишина, что я слышу только свое прерывистое, со всхлипами, дыхание.
Глава 22. Когда я больше не могу
Очень непривычно ехать в колледж на автобусе. Так же непривычно, как снова надевать на себя свою старую юбку и старый пиджак. Почему-то мне кажется, что у меня нет морального права носить те красивые, купленные Заком вещи после того, как мы с ним расстались.
Хотя как можно использовать слово «расстались», если мы никогда и не были в отношениях? Нет, лучше уж просто сказать – разорвали наш договор.
Да, так будет точнее.
Я до ужаса неловко чувствую себя в своей старой одежде, как будто бы из неё выросла. Теперь, когда я знаю, как должна выглядеть на самом деле, все это мне кажется некрасивым и безвкусным. Я обязательно куплю себе что-нибудь новое, а те вещи… Не знаю, может, отдам на благотворительность. Я почти уверена, что Зак их обратно не примет.
Но снова убрать в пучок волосы я себя заставить не могу. Пусть свободно падают на плечи и спину. В конце концов, ими можно прикрыться от любопытных взглядов, а мне это сегодня пригодится.
Я была уверена, что прореву все выходные, но слез почему-то не было. Только какая-то глухая пустота внутри, от которой ничего не спасало – ни фильмы, ни книжки, ни любимое рисование. Хорошо, что мама всю субботу и воскресенье провела с тем самым швейцарским мужиком, забегала домой только переодеться и была такая счастливая, что не заметила, что со мной творится. Это правда хорошо. У меня не было сил объясняться еще и с ней.
Все выходные я лежала на кровати, бездумно смотрела в потолок и дергалась от каждого уведомления, которое приходило на телефон. Я надеялась, что Зак мне напишет.
Но он так ничего и не написал.
Я иду по коридору колледжа и машинально ищу взглядом широкую спину и темноволосый затылок, хотя обещала себе этого не делать. Но не могу. Нахожу его почти сразу – он стоит у расписания и о чем-то разговаривает с одногруппником. Руки в карманах, плечи напряжены, а лицо такое, как и всегда. Как будто ничего не случилось.
– Ну и хорошо, – еле слышно шепчу я себе под нос. – Хорошо…
Я быстро сворачиваю в коридор, чтобы он меня не заметил, и иду в аудиторию. Глаза неприятно ноют и зудят, напоминая мне о том, что за эти две ночи я так и не смогла нормально уснуть, но это все неважно. Важно идти сейчас на пару, внимательно слушать и быть хорошей студенткой. Самой лучшей.
Но проблемы неожиданно возникают там, где я их совершенно не ждала.
– Истомина, ваше эссе никуда не годится, – небрежно бросает мне Магда Валерьевна, и в глазах у нее сияет плохо сдерживаемое злорадство. – Я ставлю вам незачет и недопуск к экзамену.
– Но почему? Вы же сами его приняли неделю назад и сказали, что там все в поря…
– Истомина, вы сейчас обвиняете меня в том, что я вру?! – моментально повышает она голос, и я испуганно мотаю головой.
– Я переделаю, – обещаю я. – Скажите, что не так, и я переделаю.
– Срок сдачи эссе уже вышел, – отбривает Магда Валерьевна. – Так что к экзамену в летнюю сессию вы не допускаетесь.
– Но… но это же несправедливо, – вырывается у меня. – Вы не можете!
– Решайте этот вопрос с директором, – роняет она неохотно. – Если он позволит, я, так и быть, закрою глаза на ваши долги.
Я кусаю губы, пытаясь не заплакать.
А вот и приветы от директора. Зря я надеялась, что он не станет ничего делать.
На английском меня вызывают перед всей аудиторией и долго гоняют по всем темам, а затем обидно резюмируют, что мой уровень знаний не соответствует даже первому курсу, не то что второму. Намекают на то, что мне здесь не место, а на перемене я получаю ожидаемый ядовитый комментарий от Вишневской.
– Что, Истомина, все мозги растеряла, пока с Громовым трахалась?
Я не вижу смысла отвечать. Поэтому просто молча прохожу мимо.
От третьей пары я не ожидаю ничего
