тридцать тысяч фунтов, не меньше, вся их семейка – это паталогически жадное отродье. Эти пройдохи всегда просили максимум за свой товар. Максимум. И очень не любили торговаться; но всё дело было в том, что их товар всегда стоил тех денег, что они просили. Герцогиня в который уже раз за день взяла лупу и стала рассматривать разворот каталога. Но это было бессмысленно, фотография, картинка ничего показать ей больше не могла. Она хотела видеть камень своими глазами и поэтому, не отводя глаз от разворота каталога, нажала кнопку вызова слуги.
Но когда тот появился, вместо вопроса: «Что пожелаете, миледи?» он произнёс:
- Миледи, мистер Дойл просит его принять.
- Дойл? – герцогиня поморщилась от неудовольствия, так как эта дубина Дойл отрывала её от мыслей о прекрасном камне, но тут же и удивилась. Ведь не прошло и получаса, как он ушёл от неё. Наверное, произошло что-то важное, если он вернулся. – Проси его, Джеймс.
Видно, Джон стоял прямо за дверью, так как он появился почти сразу после разрешения, вошёл и, едва поклонившись, начал:
- Миледи, мы искали воскресшую девку, взяли её след и обнюхали всё, что можно, и след оборвался в районе Яхтафен, - он подошёл к стене, на которой висела карта города, и постучал ногтем в одном месте. – Вот где-то тут.
Леди Кавендиш молчала, давая подчинённому высказаться.
- Мы провели тут работу с местными, предлагали за информацию о девке десять талеров. Местный полицейский сразу пошёл на сотрудничество и проявил рвение, он прислал утром телеграмму, я как раз зашёл на телеграф проверить, нет ли чего, и вот она, – Дойл прошёл к столу и положил перед своей начальницей на стол кусочек бумаги, на котором было написано: «Докладываю, вчера вечером рыбак Курт Шмидт купил в лавке красное платье, о чём сообщил лавочник Улиманс. Это лавочнику и мне самому показалось очень странным, так как Шмидт давно одинок, и платья покупать ему некому. Участковый Райгер».
- Это при том, что у неё не было приличного платья, - продолжал Дойл, видя, что герцогиня закончила чтение телеграммы. – Она ведь сбежала голая, а одежду отобрала у проститутки.
- Всё верно, Дойл, - произнесла леди Кавендиш. – И чего же вы ждёте, вы, что, не знаете, что делать? Зачем вы пришли ко мне?
- Но вы сказали больше девкой не заниматься, все силы направить на другие направления, вот я и решил уточнить. Мне же приказано заниматься динамитными фирмами.
- Вы болван, Дойл, - сказала герцогиня, вздохнув, - впрочем, это не ваша вина. Немедленно, слышите, немедленно найдите леди Рэндольф, пусть возьмёт этого рыбака и выяснит, зачем ему женское платье. А вы продолжайте заниматься динамитом. И поторопитесь, мистер Дойл, поторопитесь.
***
Этой ночью в кафе на набережной Зоя всё-таки решила остаться в Гамбурге. Хотя ей после всего пережитого, в том числе и смерти – ну, почти смерти, так как та была, конечно, временная, – очень хотелось отсюда убраться. Но дева всё-таки решила остаться.
Зоя прекрасно понимала всю сложность и опасность своего выбора, но девушка просто не могла поступить иначе. Она не могла упустить ту возможность, что ей выпала. Девушка очень хотела рассказать о случившемся братьям, особенно ей хотелось поделиться с братом Тимофеем, тот был очень умный, он сразу разработал бы целый план действий. Но дева знала, что уже не сможет выйти с ним на связь, и любые телеграммы от неё братья, если и получат, что мало вероятно, то примут за ловушку. Мало того, даже если она даст весточку в центр, то и старцы в Серпухове расценят эту весть как провокацию англичан. Все думают – даже не думают, а знают, – что она погибла. Вот если она явится туда сама, живой и здоровой – тогда да, тогда ей поверят, но… Пока она доберётся до родины, пока всё объяснит, пока будут приняты какие-то решения, время, а вместе с ним и возможности, скорее всего, будут упущены.
Поэтому, дождавшись утра, она первым делом, даже раньше завтрака, посетила обувной магазинчик, который открылся, слава Богу, в семь часов утра. Бродить по городу ночью, сидеть на лавочках до рассвета – дело не очень приятное, тем более если у тебя нет хороших башмачков. И она себе купила башмачки, удобненькие и непритязательные. Как раз под её платье. Зоя, немного поразмышляв, решила, что те роскошные наряды, что она носила раньше, теперь ей не подходят: во-первых, ей не нужно привлекать к себе внимания, во-вторых, у неё осталось не так много денег, как ей бы хотелось. А деньги могли бы потребоваться. Поэтому и платье, и башмачки теперь она будет носить неброские. Именно такие, какие сейчас были на ней.
В магазине обуви не было чулок, и ей пришлось искать галантерею, и когда она её нашла, пришлось перед дверями прождать ещё полчаса, пока магазин откроется. Магазин был большой, так что в нём было из чего выбрать. И она стала выбирать: две пары чулок, резинки для них, пару панталон, ещё одну нижнюю юбку, нижнюю рубашку, лёгкий приличный корсет, жакетик – вдруг похолодает, – перчатки, гребни и щётки для волос, мыло, пудру, помаду, румяна, зубной порошок и щётку для зубов, духи… О… Ей столько всего нужно было купить, и на всё это нужны были деньги, деньги, деньги. А ещё один саквояж, так как в её это всё влезть не могло. Ведь Зоя не выбросила те вещи, которые позаимствовала у проститутки.
Конечно, она могла всё необходимое, и причём наилучшего качества, взять на своей прошлой квартире, что находилась на Гамбургер-штрассе, но туда она, естественно, идти не собиралась. Это было смерти подобно, к тому же возвращение на старую, «проваленную» квартиру за вещами могло говорить только о её профнепригодности. Поэтому дева покупала всё, что может понадобиться юной женщине, в этом сравнительно недорогом магазине, и вышла из него уже с двумя саквояжами.
Шляпка. Вот с ней было всё непросто, в магазинчике, который она нашла, все приличные шляпки к её платью не подходили. Да и ценники на все приличные модели были немилосердные. Впрочем, шляпка ей была нужна, и она выбрала себе одну серенькую, с очаровательными бумажными цветочками, наверное, из-за них шляпка была недешёвой и не очень подходящей к её наряду, но зато она укрывала лицо, и у неё была вуалька, так что пришлось брать её. К тому же, хоть она и радикально не
