Улыбка дрожит на его губах, и будь все прописано в моей жизни по-другому, я бы поругала его за отсутствие шапки на голове и за пальто нараспашку, но… В нашей истории слишком много НО.
— Да, Леонид. Смирись, — добиваю колючими фразами, — ты был для меня таблеткой от несчастной любви. Всего лишь таблеткой.
Замирает. Я слышу, как ошарашенно стучит сердце в моей груди, и умираю от боли в красивых глазах Лёни. Несмотря на головокружение, заставляю себя развернуться и быстрым шагом уйти от Филатова. Тороплюсь, боясь, что он догонит и дожмет меня, как раньше. Сажусь в первую попавшуюся маршрутку на остановке и прижимаю ладонь к губам, позволяя себя разреветься.
44
POV Ярослава
Пару месяцев спустя
Я стучу по рулю пальцами, любуясь новеньким маникюром. В этот раз я пошалила и выбрала красный цвет вместо нюдового, да и длину увеличила вдвое. Барби во мне просыпается и затмевает прошлую Ярославу с каждым днем все больше, и я вовсе не против. Выгляжу на все сто. Мне нравится свое отражение в зеркале. Родной цвет волос я так и не вернула. Динка отговорила. И теперь я не видела в этом абсолютно никакого смысла. Я — это я. Маша — это Маша. Цвет волос ничего не меняет. Не делает меня ей, и наоборот.
Первые дни после отъезда Лёни я места себе не находила и не выпускала телефон из рук, ожидая, что он мне позвонит или хотя бы слово напишет, но ответом был колючий игнор. В свою очередь я набирала ему огромные тексты, сохраняла их в черновиках, правила тысячи раз и после беспощадно стирала, оставляя пустоту в душе.
Сложно было утихомирить эмоции, но мне помогли ребята из группы. Они постоянно вытаскивали меня из уютного кокона на репетиции, а в последнее время и на выступления в барах, клубах, на площадках. Я планомерно вливалась в коллектив и сдружилась с Диной и Данилом. С остальными перебрасывались фразами и не переходили «рабочую» черту. Мирослав, их командор, вызывал во мне непонятные эмоции, поэтом я сторонилась его. К тому же сдерживал тот фактор, что он близко общается с моим сводным братом.
Упоминания о последнем производили во мне эффект только что бомбанувшего разряда. Раненные чувства по новой принимались кровоточить, и я с большим трудом запихивала их в крепкий сундук и закрывала на огромный замок, который, к слову, не всегда выдерживал ураган внутри. Больно признавать, но несколько дней, которые мы с Лёней провели у бабушки, оставили в моем сердце неизгладимый след. И вроде не произошло ничего ТАКОГО, но я втрескалась в него, а он любил Машу. Вот такое вот уравнение с тремя известными.
Пока я вязну в омутах памяти, телефон начинает разрываться звонкой трелью. Дина успела соскучиться? Мы расстались около часа назад, а потом я поехала решать вопросы с поступлением. Дотянула до последнего…
— Алло, — принимаю вызов, пока стою на светофоре, и улыбаюсь, — неужели вы решили еще раз переписать куплет?
— Нет, — произносит подруга совсем невесело, и я тут же меняюсь в лице, — слушай, Яр, мы с тёткой на кладбище. Можешь приехать?
— Да, что-то случилось? — вздрагиваю из-за того, что кто-то громко сигналит позади, и вливаюсь в поток транспорта.
— В общем… — тяжело вздыхает. — При встрече, Яр.
— Хорошо. Сейчас приеду.
Дина отключает вызов, и я сглатываю противную слюну. Гадкое предчувствие не покидает до самого кладбища. Я кручу телефон в руке и не могу унять волнение, которое зародилось в душе после звонка подруги. Пока ищу их с Ирой на территории кладбища, успеваю надумать себе космических бредней и извести свою нервную систему до истерики. Когда вижу знакомые фигуры в черной одежде, замедляю шаг и с огромными от ужаса глазами подхожу ближе. Дина замечает меня первой и отходит, чтобы показать, около чьей могилы они стоят. Шок вынуждает превратиться в столб.
Долматова Мария…
Ирина поворачивается и дарит мне печальную улыбку. У нее воспаленные глаза. Лицо серое, как полотно. Губы слегка подрагивают, а я непонимающе перевожу взгляд с нее на памятник и обратно. Слова оседают на голосовых связках. За ребрами жжет. Слизистую на глазах, словно в костер кинули. Это ведь не может быть правдой.
— Думаю, ты должна знать, Ярослава, — Ирина облизывает сухие губы и судорожно выдыхает, — Маша была больна. Рак, — она поднимает голову вверх и медленно выпускает воздух изо рта, успокаиваясь, — началось четыре года назад. Была операция. Удалили источник, — правую грудь. Вроде помогло, а год назад… — Ира всхлипывает. — Прости. Год назад болезнь дала о себе знать. Химия помогала, а потом резкое ухудшение. Эта зараза распространилась на все органы.
— Я не знала… — говорю, вспоминая, что Маша постоянно смотрела на небо и была мертвенно бледной, кутаясь в одежду.
— Никто не знал, Ярослава, кроме меня и Игоря, ее мужа. Он, — Ира сжимает кулаки, оглядываясь на памятник, — даже о ее смерти не сообщил. Узнала от врача, когда пошла узнать о ней. Маша не выходила на связь несколько дней, и вот… Я даже не попрощалась с ней толком… — Ирина снова втягивает воздух через нос и прикусывает нижнюю губу. — Считаю нужным сказать, как хорошо она о тебе отзывалась, и… Ты ей не отвечала на звонки. Она просила передать, чтобы ты ни в коем случае от него не отказывалась.
— Что? — кажется, я глохну от ее слов. Нет, слезы больше не просятся на глаза. Вина жалит больнее пчелы. Я помню, что она звонила мне и попала в черный список… Я, конечно, потом убрала, но факт остается фактом. Из-за своей глупой обиды я тоже не попрощалась с человеком, который помог мне в трудную минуту.
— Не отказывайся от него. Он — золото. Так сказала. Думаю, ты понимаешь о ком речь, — Ирина выдавливает из себя улыбку и дотрагивается до моего
