Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1993 №04

Помню, мы по Левкиному настоянию занялись составлением списка необходимых для экспедиции вещей — фонарь электрический, свечи, спички. Часы. Лом. Левка предложил еще веревку с гирькой, чтобы измерять глубину колодцев, тетрадь, карандаш и почему-то циркуль. И розовую стеариновую свечу, которая осталась у нас с Олегом от прошлого раза: горит ярко, но, правда, коптит...

Женщины из «сектора садово-парковой архитектуры», с которыми я уже познакомился,— Муза Белова, Ольга Мазун и почти девчонка Ирина — продолжали настаивать, чтобы выпил с ними чаю и рассказал поподробнее о том, что с нами случилось в отроческие годы.

— Подробности будут.

Вдруг Ирина вспоминает, что в отделе музееведения работает Александр Иванович Фролов. Он собрал интересный материал по церкви Николая Чудотворца, стоящей почти вплотную к палатам дьяка Аверкия Кириллова.

— Дом Аверкия мы в детстве называли церковным за его внешний вид,— сказал я.— Жили в нем вахтеры, дворники, кровельщики, плотники и кое-кто из краснодеревщиков.

Ольга Мазун вызвалась сбегать за Александром Ивановичем.

Вскоре она появилась с ним.

Александр Иванович, оглядев меня и коротко познакомившись, рассказал, что до 1917 года в путеводителях по Москве боярский дом на Берсеневке обозначался именно как палаты Малюты Скуратова с домовой церковью, и даже в двадцатые годы сюда приезжал Луначарский смотреть вотчину Скуратова, где Малюта «бесчествовал свои жертвы», лютовал вместе с царским шутом и палачом Васюткой Грязным. Когда же, по другую сторону Москвы-реки, строили станцию метро «Дворец Советов» (теперь — «Кропоткинская»), то нашли могильную плиту Малюты и решили, что Малюта, очевидно, жил здесь. Поблизости тоже была небольшая церковь.

— Если до того, как перебраться на противоположный берег реки, Малюта все же проживал на Берсеневке?

Возможно это?

— Возможно.

— Гипотеза имела право на существование?

— Имела и имеет.

— Я узнал от некоторых сотрудников института, и мне показали даже место, где в церкви обнаружили замурованную девушку.

— Когда вскрыли нишу?

— Да. Коса, лента в косе. Девушка вмиг рассыпалась, обратилась в прах.

Ее видели только те, кто стоял тогда рядом.

— Ваше мнение в отношении подземного хода в Кремль? — задал я Фролову наконец самый главный вопрос. И при этом сказал Александру Ивановичу, что в управлении по охране памятников утверждают, что подземного хода быть не могло, потому что и в наши дни метростроевцы с трудом проходят под рекой.

Александр Иванович ответил:

— Как же в прежние времена совершали подкопы под крепости? Протаскивали бочки с порохом? Техника подкопов была очень высока. Как воздвигнут Соловецкий монастырь? Подземный ход мог пострадать от наводнений. Сильное наводнение было, например, в 1908 году.

Александр Иванович напомнил еще, что дом, в котором мы жили, стоит частью на болоте, частью на месте винно-соляного двора, частью на кладбище.

—Значит, навестили старые места?— спросил меня Александр Иванович так, будто перед ним сидит все тот же мальчик из 1939 года.

— Да. В подвал я проник первым. Поблуждал. Осмотрелся. Не скрою, и напугался в какой-то степени.

— Потом позвали друзей? — сказал он, ожидая моего рассказа.

— Олега... гм... простите, если с учетом вашего НИИ, то теперь профессора, доктора наук, преподававшего в ФРГ и даже на их родном языке — Олега Владимировича Сальковского, ну и Леву, конечно.

Научные сотрудники НИИ дали понять улыбками, что полностью оценили «титулованность» Олега.

— Значит, вы все-таки искали подземный ход? — как бы настойчиво Фролов требовал продолжения рассказа.

— Искали. И мне кажется, с достаточным упорством. Может подтвердить дневник Левы Федотова.

8 декабря 1939 г.

«...Только мы вышли на площадку, как нам в глаза бросилась фигура человека, стоявшего недалеко от склада.

— А, черт! — проскрежетал Мишка.— Вахтер. Вечно он здесь околачивается.

— Сделаем вид, что мы хотим просто пройтись по садику к воротам и выйти на набережную,— предложил Сало.

Беззаботно посвистывая, мы спустились в садик и двинулись по направлению к воротам на набережную между вахтером и складом, прилегающим к церкви...

— Скорее,— шепотом поторапливал нас Мишка.

Мы быстро завернули за угол церкви и подошли к началу каменной лестницы. Дальние ступеньки расплывались в жуткой темноте, и нам казалось, что перед нами бездонная пропасть. Там даже и ступенек не было, вернее, они от времени успели совершенно истереться.

— Пошли,— шепнул Михикус, нагибаясь, и начал осторожно и быстро скользить вниз. Мы с Саликом последовали за ним.

У меня сильно колотилось сердце, я задерживал дыхание.

Наконец мы предстали перед полукруглой дощатой дверью, состоящей из двух створок. Доски были высохшие и серые от старости. Первые слова принадлежали Мишке. Он сказал нам шепотом:

— Идите за мной. Я тут все знаю.

Осторожно приоткрыл створку двери. Послышался слабый визгливый скрип. Мы замерли, но в следующее мгновение уже протискивались сквозь дверные створки. Теперь нас никто не мог заметить — мы окунулись в беспросветную темноту первого подвала, входящего в состав обширных подземелий скуратовской церкви. Мои зрачки широко раскрылись, но я видел перед собой только лишь угольную темень.

— Плотно закрой дверь,— услышал я голос Мишки.

Дверь скрипнула, и узкая темно-синяя полоса неба совершенно исчезла. Я ощутил резкий запах не то плесени, не то пыли, не то старых каменных осыпавшихся стен. Под ногами мы почувствовали слой мягкой трухи, похожей на рваные тряпки или паклю.

Михикус достал из кармана коробок, чиркнул по его ребру — спичка ярко вспыхнула, разгорелась ровным пламенем. Ее оранжевые лучи бросали на все окружающее зловещие отблески, отчего картина, которую мы увидели, казалась дикой и мрачной. Я оглянулся — мы находились в небольшом подвале, стены и потолок которого состояли из серых невзрачных кирпичей. С одной стороны валялись сломанные стулья, серые от пыли, с другой — стояли старые громоздкие бочки. Прямо перед нами чернел проход в следующий подвал.

— Ну, пошли,— сказал Мишка, держа спичку в правой руке.

Тени на стенах задвигались, оживились, и вскоре комната погрузилась в беспросветную темноту — мы прошли в следующий зал. Мишка зажег новую спичку.

— Давай посмотрим, можно ли нам сейчас пройти по этому ходу,— обратился Сало к Мишке, показав на низкий ход, ведущий влево и имеющий поперечный срез, напоминающий четверть круга. Мишка заглянул в него и проговорил:

— Он замурован. Видишь!

Действительно, пол коридора постепенно поднимался и сливался с потолком. Во втором подвале Михикус вынул свою белую свечку и поднес спичку к ее фитилю.

Второй подвал по величине был почти такой же, как первый. Его мрачные кирпичные стены и потолок как-то необъяснимо давили на нас, и у меня в груди было какое-то странное чувство. Противоположная стена была сплошь завалена сломанной мебелью, а в глубине подвала стояли две подставки, на которых лежала старая пожелтевшая створка двери. Это было нечто от слесарного верстака. Воздух здесь был также сырой и имел неприятный запах гнили и еще какой-то чертовщины. У самого пола мы увидели прямоугольную низенькую дверцу в полметра. Она была прикрыта стопками спинок от сломанных стульев.

— Тсс!..— прошептал вдруг Сало.

Мы замерли. Где-то послышались близкие шаги. Прогудев над нашими головами, они замерли в отдалении: над нами кто-то прошел.

После этого, не проронив ни слова, мы стали осторожно обнажать дверцу от сломанных стульев. Спинки были сухие, легкие и пыльные. Мы устроили конвейер и через минуту уже увидели подножие прямоугольной двери.

— Видишь, дверца старинная? — спросил у меня Мишка. — Вот в нее мы сейчас и пролезем.

Пролезть в нее нам было мудрено: она была очень маленькой. С колотящимся сердцем я стал ждать.

— Я пойду первым,— предложил Олег.— А то мне всех труднее пролезать.

— Давай,— согласился я.

— Такому грузному дяде,— сказал Мишка иронически, — довольно трудно пролезть в такую дверь.

— Но мы-то пролезали в нее раньше,— возразил Сало. Он нагнулся и вдруг замер в оцепенении: где-то в темноте послышался шорох.

Мы вздрогнули.

— Тише! — прошептал Мишка, закрыв рукой пламя свечи.

Но тревога оказалась ложной: все было спокойно. Олег осторожно взялся за дверцу и потянул. Послышался слабый писк и скрежет. Я стиснул зубы и сжал кулаки. С кряхтением и вздохами дверца отворилась, а за нею я увидел кромешную темноту. В лицо дунуло какой-то подозрительной сухостью.

— Я зажгу свою свечу,— сказал Олег,— и полезу с ней.

Сейчас, когда мы смотрим на фотографии этих ребят из правительственного Дома на набережной, поражает, что их облик ничем не отличается от облика обычных дворовых ребят довоенной Москвы. Особенно в этом убеждает фотография Светланы Аллилуевой с автографом отца, вождя народов.