Так что наши девочки – вначале влюблялись, причем не очень удачно, потом развлекались – более успешно, гораздо более успешно, потом вовремя стали замужними дамами – обе окрутили своих избранников, а потом обе подарили мужьям по дочке. Все у них было правильно, все – как положено, вовремя, как и должно быть у московских девочек из хороших московских семей.
* * *
Аня говорила и говорила. Она уже изрядно выпила… И будто поток прорвало.
– Прям, клялась! А подружка твоя тут же и поверила, – Аня смачно зевнула, нехотя прикрывая рот ладонью. – Она прям при мне красилась. Ну, почти при мне. Чего, чего? Сигареты кончились?
Ира сказала, что у нее есть еще пачка, дурра-а-ацкая сумка, в ней никогда ничего не найдешь.
– Эта идиотка домработница, – произнесла Аня с каменным лицом, – часа полтора назад я положила прямо перед ее носом два мешка с продуктами, водитель привез. Вот увидишь, сейчас явится сюда и спросит, что ей с этим делать? Пришла с рекомендациями, я, говорит, жрец культуры, богиня голубого экрана, телевизионный режиссер… Все для нее сделала, умоляла, чтобы переехала сюда, комнату для нее выделила, ну и работай, неча разглагольствовать о высоком. Хочешь о высоком? Чо-ты-с-телевидяння-ушла, возвращайся – или не берут уже? Она не знает даже, как курицу приготовить. Отвари бульон, а это отработанное птичье мясо, оно уже ни к чему не годно, просто жвачка, его просто… теперь надо выбросить. Совсем сбилась с мысли, о чем это я?
Ира, наконец, нашла сигарету, закурила и рассказала, что речь шла об этой Нонне, то ли Шевченко, то ли Полтавченко…
– Ага, верно. Я же была у нее на свадьбе, а она красилась накануне. Такой, знаешь, дешевый черный цвет, что с нее возьмешь – провинциалка из Черновцов. Она же вышла замуж за этого Осика из Риги. Такой крошечный, корявый, помнишь его?
Ира ответила, что помнит, конечно, обычный задрипанный технарь-кандидатик. Ужасно некрасивый, верно?
– Некрасивый? Мамочка дорогая! Да он был похож на плохо помытого Вуди Аллена!
– Ну, ты и сказанула, здорово! – с трудом вымолвила она и снова пригубила от своего стакана.
– Дай-ка я еще налью, – сказала Аня и опустила на пол ноги в одних колготках. – Ох уж эта идиотка, которую я взяла прислугой… Чего только я не делала, ей-ей, чуть ли не целовалась с ней, чтобы она поехала в этот дальний район, почти что загород. А теперь жалею… Откуда у тебя эта янтарная штучка?
Ира сказала, что колье у нее еще со школы, от мамы досталось.
– Чертова жизнь, – продолжала вещать Аня, философски разглядывая пустые стаканы. – Мне бы хоть кто-нибудь хоть что-нибудь оставил… Только то, что Манфред подарил, потом Джей, еще два серба у меня были… Так, ерунда какая-то, вообще нечего носить. Мама все Аллочке отдает, своей любимице. Если когда-нибудь свекровь откинет копыта, – и не дождешься, и взять с нее нечего. Она завещает мне, наверное, свои выцветшие вологодские кружева позапрошлого века…
Ира ехидно осведомилась о том, что раз ей светят вологодские кружева, то Аня теперь, наверное, ладит со свекровью.
– Шутить изволишь? – не то сказала, не то спросила Аня, уходя на кухню с пустыми стаканами.
– Я больше не хочу, слышишь? – крикнула ей вслед Ира.
– Как бы не так! Кто к кому в гости напросился? Кто опоздал на четыре часа? Теперь будешь сидеть, пухляшка, пока мне не надоест.
Ира хохотала, мотая головой, но Аня уже отплыла на кухню.
Ани все не было, и Ире стало скучно сидеть одной. Она подошла к книжному шкафу. Грустное зрелище – Шпанов, Шевцов, Панферов, Леонов, краткая история КПСС – в основном книги, изданные в советское время, взятые, видимо, из квартиры родителей. Для заполнения полок. Похоже на то, что книги никто не брал в руки со времени их переезда в эту квартиру. Квартира-то – не для чтения, для других утех… Ира провела пальцем по корешкам, посмотрела на толстый слой пыли на пальце, вытерла палец о палец, потом оба пальца – о подоконник. Заглянула в окно – вечерело, зимние вечера – ранние, мокрый снег охватило ледком, слякоть постепенно превращалась в гололед.
Села в кресло, вытащила зеркало из бездонной сумки. Долго рассматривала свои губы, подкладывая под них кончик языка. «Поперечных складочек, слава богу, пока нет, губы еще плотные, крепкие, – с удовольствием подумала она. – Мне губы еще как пригодятся. Надо сказать Аньке, что я сейчас невеста, ищу мужа. Из Валерочки моего все равно ничего не получится, так и просидит всю жизнь примитивным инженеришкой. Эта книга прочитана, останется разве что для истории. Аня, как я понимаю, тоже невеста, опять в поиске. Хотя Федю далеко не отпускает, держит при себе, в горячем, так сказать, резерве. Чтобы не остаться у разбитого корыта. Честно говоря, Федичка ее – и так вполне себе разбитое корыто, совсем она мужика в полное ничтожество превратила». Ира вынула помаду и аккуратно подвела губы.
– Гололедица началась, – сказала она вошедшей Ане. – Быстро ты управилась, не разбавляла, что ли? Плеснула и все? Мы с тобой дошли уже, надо разбавлять…
– Крепость должна идти по нарастающей, – в руках у Анны маленький поднос, на нем два полных стакана. Анна оставила предательски качающийся подносик в левой руке, а указательный палец правой навела как пистолет на подружку. – Ни с места, делайте, что говорят, если вам жизнь дорога. И без глупостей – ваш дом окружен, у каждого окна снайпер.
Ира опять зашлась от смеха и убрала зеркальце. Аня поставила стакан гостьи на небольшой столик, с трудом удерживая свой стакан на подносе. Неловко избавившись от подноса, она блаженно растянулась на диване со стаканом в руке и, как человек, много повидавший в жизни и знающий истинную цену людей, произнесла многозначительно:
– Догадайся, что моя режиссерка выкинула? Уселась тощим задом на кухонную табуретку и читает С-крын-н-никова… Ты не знаешь?.. Историк какой-то. Специалист по «крынкам», наверное… – Аня расхохоталась. – Я покачнулась и уронила пластиковую форму с кубиками льда, так она как зыркнет, на меня: я, видите ли, своим нетактичным поведением помешала ей читать «высокоинтеллектуальную литературу».
– Все, моя милая, это последний, забей… Забей это в свою хорошенькую головку! – Ира взяла стакан. – Ни за что не догадаешься, кого я встретила на прошлой неделе. В главном зале ГУМа.
– Чего, чего, толстунчик? – Аня подсунула под руку диванную подушку. – Вахтанга, наверное.
– Кого-о-о? Это еще кто такой?
– Ну, Вахтанг Кикабидзе. Усатенький, в кино играет. Он еще потешно так поет: «Чита дрита, чита Маргарита, да!»
– «Читогврито, читомаргалито» – с филологом говоришь!
– Какая разница! «Людмилу Ивановну ха-а-чу!» – абаж-ж-аю Кикабидзе. Черт бы побрал эту хату, ни одной проклятой удобной подушки здесь нет. Так кого ты встретила в ЦУМе… Ну, в ГУМе, какая разница к фигам собачьим…
– Кетлинскую, она шла…
– Это какую Кетлинскую?
– Да Кира Кетлинская, ты ее знаешь. Та, что с роскошным бюстом и тонкой талией. Представляешь… На один день приехала из Петербурга, и мы встретились. Чего ты гримасничаешь? Она же тебе всегда нравилась…
– Знаю, эта твоя Кира – кривляка, она мне тоже как-то попалась. Я сдуру решила подвезти ее до вокзала. Вот едем мы с ней, едем, а в это время мне Манфред звонит, представляешь. Говорит, приехал всего на неделю, скучаю, давай, любимая, быстро, жду тебя в «Праге». Ну, и я высадила Кирюшу. У нее чемоданчик совсем небольшой, показала, как добежать до метро, даже поцеловала на прощание. Так она, видите ли, обиделась, не звонит теперь, в Питере не захотела встретиться. Питер – это все-таки заштатный городок. Ну, и что – она,
Кира, наверное, заговорила тебя, уболтала своими провинциальными байками?
– Вообще-то Кира не болтушка. Но знаешь, что она мне рассказала… Помнишь, когда мы по Закавказью ездили, там еще была пожилая пара. Валентина Ивановна и Николай Сергеевич. Журналисты в прошлом. Симпатичные очень. Они тогда нашу Киру «княгиней» величали.
– Тоже мне, княгиня захолустная. Такая же, как мой Федичка.
– Неправда, мне нравятся ленинградцы. А Кира вообще красавица, видная женщина и держится достойно. Не знаю, чем она тебе насолила. Так вот, Николай Сергеевич написал ей, что Валентина Ивановна умерла. Что у нее какая-то болезнь была, вот она и умерла. Высохла вся – а весу у нее двадцать пять килограмм осталось, понимаешь? Как это ужасно!
– А мне-то что до этого?
– Аня, отчего ты такая злобная стала?
– Ты выпила, Ира, и несешь, бог знает что. Ну что еще Кира рассказала?
– Рассказывала о семье, о муже, о сыне. У нее все хорошо, муж работает в Академии, в общем, все благополучно. Рассказывала, что несколько лет назад, еще до замужества, ездила с подругой в Гагры. И там за ней увивался некто Гоча, местный ментовский начальник…
– Знаю я этого Гочу – амбал, красавец, сердцеед. Вообще-то наглец приличный…
– Так вот, он уговорил ее на лодке покататься, не на катере, а на лодке… Вдвоем, понимаешь? И чуть не изнасиловал… Представляешь, стоим мы в центре универмага, а она громко на весь зал вещает: «Чуть было не изнасиловал!», все оборачиваются. В общем, откатил лодку подальше от берега, она так испугалась, что даже кричать не могла. А потом на катере подъехали спасатели, потому что лодка далеко в море ушла, и она пересела к ним…
