прибыл в санаторий, красуясь завидной орденской планкой, упомянул одну мать на всех нас — разношёрстных раздолбаев и симулянтов — и принялся излечивать от всяческих умунепостижимых болезней. Одному выписал почасовой электрошокер, другому — ежеутреннею и ежевечернею порку шпицрутенами, третьего заставил выучить наизусть двухтомник философа Ильина. Многие из пациентов предпочли вылечиться очень быстро, и я в том числе. Затем прапорщик Удушенко загнал всех нас в вагоны спецпоезда и повёз в учебную часть, расположенную в соседней области, для выработки солдатской выправки и принесения воинской присяги.
— Единственная цель для окрылённой мужественности — это ни при каких обстоятельствах не опозориться. — с превеликим наслаждением провещал прапорщик Удушенко на перроне вокзала. — А единственная вещь в мире, которая лишена позора — это цинковый гроб с начинкой. Вот поскольку из меня текут не только мысли, но и интуитивные сигналы, то я сильно верю, что из вас, граждане солдаты, выйдет замечательная начинка. Взять хотя бы Филушку — рост чуть выше среднего, вес чуть ниже стандартного, ноги и руки в соответствующем количестве — его упаковывать будет приятно и радостно.
Наверняка мы разочаровали прапорщика Удушенко выпяченным молчанием и тихим ужасом в глазах. «Бежать! — агонизируя кусал я губы, подбитые прапорщиковыми свинцовыми гробами. — Чуть что, так сразу придётся дать дёру! Уж теперь мне только истинное скитальничество и остаётся!!»
В лёгкие утренние сумерки, часа в четыре, я укутался в своё драповое пальтишко, выбрался в тамбур с сигаретой, движимый мутью на душе и в желудке. Сквозь заманчиво стреляющий по окнам вагона росистый блеск, я угадывал косматые прожорливые лапы осеннего русского леса, смешливо рассыпанный по ложбинам туман, размазанные по небу полосы рассвета — разительно смахивающие на лысовато-жёлтые фалды фрака… Ни на что не надеясь я дёрнул за ручку наружной двери и обомлел от внезапного счастливого открытия: дверь из вагона оказалась незапертой!! Воспользовавшись тем, что эшелон значительно сбавил ход, забираясь в горку, я не раздумывая поспешил к столь близкой свободе, резко отворил дверь и выпрыгнул из вагона!.. Я не упал на землю, не покатился мешком под откос — как это обычно показывают в приключенческом кино — а приземлился прямо на ноги, зачем-то (верно, по примеру всё того же кино) отряхнул колени и помчался в самую глубь леса… всё-таки слегка саданул головой об ветку, но ликующе, чисто по инерции, выругался и побежал дальше… мною овладевали тошноватая ошалелость, эйфория освобождения, гордость за себя… саданутая голова рожала одну фантастическую явность за другой, и некогда было (да и незачем, да и не позволил бы я себе сейчас этого) остановиться для передышки, разглядеть вокруг себя буреломы, сильно разнящиеся от надуманного мною уюта русского леса!.. валежники с какими-то оригинально-брюквенными замшелостями…чёрт их возьми совсем!.. что ещё мне оставалось делать, если не бежать дальше?..
Шум удаляющегося поезда сравнялся с шумом в ушах, и теперь подгонял меня всё глубже и глубже в лес.
Через несколько часов, я выбрел на лесную опушку, устало и беззащитно рухнул на пожухлую траву, попробовал сжаться комочком в тепле своего лёгкого пальто. Я понял, что заблудился.
«Спокойно, Филушка, спокойно. — притупляя усталость, я сжимаю липкие пальцы и разговариваю сам с собой. — Спокойно, Филушка, не психуй!.. Разве случилось что-то совсем невероятное, из ряда вон выходящее?.. Вряд ли мечталось тебе поскорей выбраться из лесу и наткнуться на позабытое село — таёжную бабью вольницу, куда можно войти этаким Иваном-царевичем… прошествовать по главной улице, взора не притупляя, перепрыгнуть по-ухарски через цветущий палисадник да взойти в первый понравившийся дом, где встретит девица в сарафане расписном — коса до пояса, очи иссиня-чёрные…» Я мечтательно вздыхаю и глотаю комок в горле. Я очень сильно проголодался. А девица в моих фантазиях приглашает сесть за стол, разрешает вкусить от хлеба-соли и всем, чем Бог послал, а затем спрашивает чуть лукаво, однако благочестия полна: «Какого роду-племени ты будешь, добрый молодец?.. С каких краёв изволил прибыть?..» — «А растаковского роду-племени, красавица!» — игриво я отвечаю, пытаясь девицу по заднице пришлёпнуть. А дальше идёт сплошная импровизация и приятные чувственные глумления, оправдывающие житейские неурядицы… Допустим, таким мне и представляется конец скитальничества?.. Допустим.
Но если всё по-иному представить?.. Только ты подметишь искорки взгляда затаившейся таёжной красавицы, а присмотришься: увы-увы, ведь это настоящая лесная нечисть, а вместо ног торчит русалочий хвост!! И тут же, за столом, кикиморы в шашки играют, себя поругивают и на прочих незаигранных кикимор кучеряво ябедничают!..
«…Эх, дурёха завалящаяся!.. учили-учили тебя в школе поднатужиться и вытреугольнить квадрат, а ты бестолочью родилась, бестолочью и помрёшь: из квадратов кур понаделала, да этими курами в совхозе план перевыполнила на год вперёд… совхозу премиальных рублей выписали с хренову тучу, а тебе — эскимо на палочке в стеклянной баночке! фея ты с портфелем!..» — «Сама ты ведьма!» — «И на шашках мне всегда проигрываешь, уже миллион щелбанов проиграла — так я тебе один раз врежу тумаком по лбу: опосля ляжешь и не встанешь!!» — «Это когда такое было, чтоб я вовремя не вставала? щука ты мордорожая!» — «Хныкала болотная!» — «Тявка порченая — ну-ка сдристнула отсель!!» А красавица-русалка им: «Угомонитесь, бабы!.. Пора и за ужин взяться! Какой-никакой, а гость к нам в дом пожаловал!..»
— Перекусить бы мне сейчас не помешало. — с тоскливым вздохом я припоминаю продуктовый сухпаёк, оставленный в поезде, в чемодане.
С собой у меня совершенно нет еды, ни кусочка, ни сухарика… есть спички, немного сигарет и денег… деньги я принципиально не пересчитываю, в лесу на деньги ничего не приобретёшь… В глупых фантазиях я снова представляюсь себе Иваном-царевичем, выказывающим суровость хозяина земли российской: мол, подайте мне сюда Ляпкина-Тяпкина!.. В том смысле, чтоб он чего-нибудь пожрать принёс!.. Но никакого Ляпкина-Тяпкина в лесу отродясь не водилось, зато зверья разного полным-полно.
И вот какой-нибудь напыщенно-съедобный лось выглянет из зарослей, да начнёт соблазнять на ужин:
— Иван-царевич, братец, не побрезгуй мной! Вот радости сколько у нас теперича в лесу — мы и ждать отчаялись!.. Разреши предложить: куропатка на ужин, перепёлка вот, зайчатина с хреном!.. можем и за кинзой сбегать… заячий огузок с кинзой — весьма и весьма недурён!..
И сама зайчатина рядом:
— Филушка, Иван-царевич, ради всего святого, не побрезгуй мной! Кушай так, чтоб за ушами пищало!.. Как это там, у вас, поётся: как здорово//что все мы здесь//сегодня собрались… Я ведь тоже культуру «шестидесятничества» ценю, хотя сам по натуре «семидесятник».
— Или вот уточка молоденькая. — с добродушным лукавством предлагает лось. — Только тебя
