родителями, и Назар появился в моей жизни. Знаю, что все это неправильно, но…
Я беру пирог и кусаю, чтобы хоть как-то сбавить градус возникшего напряжения за столом. Родственница пьет чай, после чего продолжает.
— Я не хотела говорить о Веронике и родителях твоих. Это так больно, — она часто моргает, а я опускаю глаза, — Ника она ведь узнала обо мне и Назаре в тот самый день, поэтому сбежала. Никто не думал, чем все закончится. Я до сих пор чувствую себя виноватой.
От услышанного у меня мурашки бегут по коже. Еле проглатываю вкусный кусочек пирога и смотрю на тетю, которая не дает волю слезам. Снова строит из себя железную женщину.
— Мне жаль, — сиплю, откладывая пирог на поднос и крепче сжимаю кружку.
— Тогда сбежала Вероника, а теперь ты, — она разводит руки в стороны и истерично улыбается, — не хочу, чтобы все закончилось тем же.
— Я в порядке.
— Вернись домой, Василиса, — она берет меня за руку и крепко ее сжимает, — пожалуйста.
— Нет, — отрицательно качаю головой и поднимаюсь, выдергивая руку, — мне идти нужно. Никита ждет.
— Вась, — тетя подскакивает со стула и спешит перегородить мне дорогу, — я не буду лезть в твою жизнь. Хочешь встречаться с Никитой, встречайся. Он скоро улетит, а ты одна останешься. Вместе будет легче.
— Кому?
Слова о скором отлете Баринова цепляют за живое. Мы долго отодвигаем эту тему, но рано или поздно она все всплывет.
— Тебе и мне. Всем. Мы ведь не чужие люди.
Я беру методички и прохожу мимо теть Сони, которая следует за мной в коридор. Сердце громко стучит, а руки трясутся. Ее слова не могу переварить здраво. Эмоции захлестывают.
— Вась…
— Мне правда нужно идти, — сухо проговариваю, запихивая ноги в кроссовки, а она меня обнимет.
— Хорошо, — улыбается, отстраняясь, потому что в ответ я так и не обняла ее, — ты хоть в гости заходи.
Киваю и ухожу. По лестнице и вовсе бегу. Когда вижу довольного Никиту, немного успокаиваюсь. Возможно, со временем я смогу наладить с тетей нормальное общение, но не сейчас.
Сейчас слишком больно и обидно.
Барин
— Здесь красиво, — Василиса разглядывает мое съемное жилище и прикусывает нижнюю губу, привлекая внимание именно к этой сладкой части своего тела, от которой я с ума схожу на протяжении последних двух месяцев.
— Ты каждый раз говоришь, — усмехаюсь и привлекаю ее к себе, утыкаясь носом в распущенный волосы и вдыхая их аромат, который моментально кружит голову.
Она тяжело вздыхает, но не убирает мои руки, которые нахально лезут под ее футболку. Пальцы проскальзывают по животу, который она на автомате втягивает, издавая тихий стон. Кожу покалывает от невесомых прикосновений к девушке, в которую я влип, как жвачка в щель на подошве ботинка. Ломка от воздержания не прекращается который день, особенно, когда рядом оказывается Кукушкина. Я издеваюсь над собой знатно. Настоящий трэш.
Дэн уже прозвал меня нариком за патовой пристрастие к Василисе Прекрасной, но я ничего не мог с собой поделать. Дышал ей и не мог насытиться ароматом, прекрасно понимая полных людей, которые становились зависимыми от вкусных десертов. Только в тех было много химии, а моя зависимость волне себе натуральная с привкусом счастья.
— Тут город, как на ладони, — выдыхает, откидывая голову мне на плечо и открывая доступ к нежной шейке, на которой часто пульсировала венка, — вид просто…
Васька не договаривает и ойкает, когда мои руки нагло лезут вверх. Замираю, чувствуя, что сердце готово выпрыгнуть из груди. Долбит, как басы в колонке, если звук врубить на максимум. У меня так же. Каждая клетка оголилась и жаждала близости с Василисой.
— Когда у тебя вылет? — глухо спрашивает Кукушкина, а я прикрываю веки, начиная считать секунды, чтобы охладиться.
— Я не брал билет, — спокойно отвечаю, а Васька резко отстраняется и лишает меня удовольствия трогать нежную кожу и представлять, как мы…
— Никита, — ее глаза смешно округляются, напоминая о наших стычках в «Радужном», — почему? А как же твоя стажировка? Скоро ведь…
— Я не хочу тебя оставлять, — хриплю, отводя взгляд в сторону на чертов прекрасный вид за стеклами панорамного окна.
Скромная однушка, которую я снял на последнем этаже высотки, стала нашим убежищем, и мне не хотелось его покидать. Наш маленький мир, который мы так усердно оберегали, не пуская в него других людей, мог разрушиться из-за исполнения моей мечты. Я не мог этого допустить и последние дни напряженно думал, решив, что Васька для меня важнее.
Слова отца наложили свой отпечаток. Тут ему нужно отдать должное. Умел придавить аргументами.
Сколько пар выдержали и сохранили отношения на расстоянии?
По статистике такие чувства тянутся максимум два-три года. Мое обучение и стажировка замет в округлении около пяти лет. Этого достаточно, чтобы попрощаться с Василисой, и нонсенс, последняя оказалась ценнее, чем мечта о достойном образовании, которое маячило у меня перед носом, соблазняя и проверяя на прочность.
— Я никуда не денусь, — говорит удивленно, словно не понимает, на какие жертвы идет, — на дворе двадцать первый век, технологии и все такое. Мы всегда будем на связи.
— Да, — усмехаюсь, проводя пальцами по волосам, — а под боком возникнет Петька, который вместо меня будет заглядывать тебе под юбку. Нет уж.
Васькины глаза расширяются. Хотя, казалось бы, куда еще больше, но я без отрыва всматриваюсь в огромные голубые глаза, которые наполняются не нежностью, а злостью. Уж спектр эмоций, беснующихся внутри Кукушкиной, я смог изучить за все недели, проведенные вместе.
— Думаешь, — прищуривается, делая ко мне шаг с наигранным спокойствием, — как только самолет взлетит, то я тут же свистну, и прибежит тот самый Петька?
— Я не так сказал, — отступаю назад, пока Василиса надвигается на меня, — хотя смысл практически уловила.
— Баринов… — рычит и хватает с полки буклет, принимаясь меня избивать.
Смеюсь, конечно, хотя веселого в ситуации нет ни капли. Просто видеть ее раскрасневшиеся щеки и горящие глаза — наивысшая степень удовольствия. После поцелуев, которые в последнее время становятся все жарче и делаю меня до чертиков нервным. Через пару минут избиения торможу Василису, перехватывая со спины и вырывая истерзанный буклет из ее рук. Сердце разъяренной Кукушкиной колошматит, словно автоматная очередь.
— Ненавижу тебя… — выпаливает, но не вырывается, повиснув на моих руках, и часто дышит после покушения на столь ценную персону.
— Спорное заявление, — улыбаюсь и трусь носом о ее пылающую щеку, как щенок.
Зависаем в сумерках, которые стремительно сгущаются над городом, и наслаждаемся моментом.
— Ты должен взять билет, Ник, — тихо
