А риск? Почему вы не учитываете риск?
— Точно, — поддержал приятеля Рокко, — мы ведь можем и на нары угодить.
— Валяться на нарах — это ваше профессиональное развлечение, — парировал выпад Перуцио. — Вы ведь сами изволили заявить, что вы — воры.
— Чёрт с вами, двадцать, — сказал Буратино.
— Не двадцать, а двадцать пять.
— Дядя, побойся Бога, — вставил Рокко.
— С Богом я вопрос урегулирую без ваших советов, молодой человек.
— Ладно, будь по-вашему, — сказал Пиноккио, — оставляйте контейнер с кофе здесь на ночь и гоните мои десять сольдо.
— Хорошо, приятно было иметь с вами дело, — сказал подрядчик.
Когда мальчишки отошли от него подальше, Буратино сказал:
— Эту страну разъедает коррупция, как коррозия железо.
— Что разъедает? — не разобрал мудрёного слова Рокко.
Пиноккио не ответил, а только махнул рукой, и пацаны вернулись к себе в берлогу. Именно так они отныне именовали сарайчик у моря. Буратино собирался было поваляться на песочке, но Джеронимо сказал, что им уже пора идти к Томазо.
— Проклятая работа, — произнёс Пиноккио, поднимаясь с песка, — целыми днями сплошная работа, а отдыхать когда?
— Какая же это работа? — удивился Чеснок. — Это одна болтовня. Вот докеры в порту работают, это да. Как-то я видел, как они разгружали кубинский сахар. Каждый мешочек по центнеру, вот это вот работа. А мы с тобой целыми днями ходим да языки чешем.
— Рокко, я устал, — пожаловался Буратино, — у меня силы кончаются. Я — маленький мальчик, а меня убить хотят. Мне бы в игры играть, в индейцев, а я что делаю? А я цыганок калечу, с жульём договариваюсь, ворую. Окружил себя громилами, а мой друг ходит с обрезом, спит и видит, как пустить его в дело. Устал я от всего этого.
— Брось, Пиноккио, вот с цыганами уладим, — успокаивал Рокко, — тогда и отдохнём. Надо сначала только с цыганами уладить, а то какой это отдых с переломанным хребтом.
— Ты всегда знал, как меня успокоить, — саркастично сказал Пиноккио, — особенно про хребты у тебя выходит спокойно.
— Хватит, Буратино, возьми себя в руки, а то тоже раскисну. Да и, вообще, где наша не пропадала?
— В том-то и дело, что везде пропадала. И чем дальше, тем больше пропадала.
Рокко сел с приятелем рядышком, не говоря ни слова. Джеронимо, как человек тактичный, отошёл в сторону и старался не подслушивать разговор друзей, стал ждать, пока они наговорятся, за ожиданием швыряя камни в обнаглевших чаек.
— Надоело мне всё это, — продолжал Буратино, — не по мне всё, не моё. Не шпан я в душе, не босяк, не бродяга, не вор, не жиган.
— Ты — бандит, — с уважением сказал Чеснок, — в тебя люди верят, ты умеешь поставить дело и можешь заставить себя уважать, ты умный и сильный.
— Да не бандит я никакой, просто так сложилось всё неожиданно для меня. Страшно мне, Рокко.
— А мне, думаешь, не страшно? — вдруг произнёс Чеснок. Буратино ожидал всего чего угодно, но не такого признания. — Мне тоже, может быть, страшно, но пока ты рядом, я уверен, что всё будет нормально, что ты всегда решишь все проблемы.
Пиноккио было приятно, что такой смелый парень, как Рокко Чеснок, так в него верит, но эта вера ложилась на хрупкие плечи мальчишки тяжёлым камнем, лишая его права на ошибку.
— Помнишь, ты говорил, — продолжал Чеснок, — что мы будем хозяевами жизни?
— Ну, помню.
— Так я в это верю. Мы будем хозяевами жизни и королями этого города.
— Конечно, будем, — без энтузиазма сказал Буратино, — тем более что у нас нет иного выхода. Либо мы будем королями, либо нам хребты сломают.
— И не раскисай, Буратино, я тебя прошу. А то мне в такие минуты самому застрелиться хочется.
— Да успокойся ты, — наконец усмехнулся Буратино, — это у меня так — минутная слабость, мимолётная депрессия.
— Мимолётная что? — не понял Чеснок.
— Депрессия, Рокко, депрессия. Надо мне хоть чуть-чуть поплакаться, побыть слабым, или ты думаешь, что легко всё время быть умным и сильным?
— Думаю, нелегко.
— Хорошо, что ты меня понимаешь.
— А кто же ещё тебя должен понимать? — спросил друг.
Пиноккио молча посмотрел на товарища и встал с песка.
— Ладно, поплакались, пора и дело делать. Эй, Джеронимо, пошли, а то проваландаемся до вечера.
* * *
Томазо Рыбак был для мальчишек человек уже взрослый, ему было двадцать лет. Да к тому же и держался он очень степенно, с достоинством. Жил Томазо в небольшом, но свежем и ярком доме недалеко от моря. Его молодая жена уже родила ему ребёнка, что добавляло Рыбаку серьёзности.
— Здравствуйте, синьоры шпана, — поздоровался Томазо и протянул руку.
Все пожали ему руку, а Пиноккио при этом произнёс:
— Много о вас слышали, синьор Томазо, очень рады с вами познакомиться.
— А я тоже много слышал о тебе и Чесноке, — ответил Рыбак, — особенно в последнее время, — Томазо достал коробку дешёвых папирос и предложил их мальчишкам.
Рокко и Джеронимо взяли по папироске. Буратино не курил.
— Пойдёмте в сад, — предложил Рыбак, — разговор, я чувствую, будет долгий.
Под неодобрительным взглядом жены рыбака мальчишки прошли в сад, где под деревьями стоял маленький столик и скамейка. Все расселись, пуская дым, и ждали, когда кто-нибудь начнёт разговор. Начал разговор Томазо:
— Так какое у вас ко мне дело?
— Вы, конечно, слышали, синьор Томазо, — сказал Пиноккио, — что у нас с цыганами вышли кое-какие трения.
— Трения? — переспросил Томазо. — Я думал, у вас вышел хороший мордобой.
— В общем, небольшой конфликт.
— Интересно, а почему из-за небольшого конфликта Николай хочет вашей крови?
— Потому что ситуация вышла из-под контроля, — продолжал Буратино, — и дело приобретает неприятный для нас оборот. Этот Николай, как выяснилось, достаточно кровавый тип.
— А стоит ли вам его бояться, ведь у вас сильный коллектив, насколько я слышал? — произнёс Томазо. — Настолько сильный, что пацаны со слободы даже близко боятся подходить к порту и к рынку. Опять же, у вас неплохие связи в полиции и вы считаетесь очень зажиточными пацанами. Что вам
