class="p1">— Складывай, как получается.
— Ань, — Тимур разворачивается ко мне, — я не хочу тебя потерять и не хочу больше обижать. И… — он замолкает на несколько секунд и сипло шепчет, — я люблю тебя. И все эти годы думал, как там Одинцова, а при мысли, что ты могла выйти замуж… Мне было плохо. И в каждой я упрямо искал тебя, высматривал среди толпы и надеялся на случайную встречу. Тешил свое эго, что ты увидишь меня такого успешного и будешь кусать локти, какого красавчика потеряла, — зажмуривается, кривится и шипит, — хрень какая-то получается…
А мне эта хрень очень нравится. В ней нет высокопарных фраз и витеватых слов, но она честная. Честная до мурашек между лопаток.
— Я тоже не хочу, чтобы ты меня обижал, — шепчу я в ответ, — и я рада твоим словам. Тимур, я ведь не просто так других мужчин избегала.
Он поднимает взгляд. У меня пальцы дрожат, и огонек свечи подрагивает.
— Вероятно, я была тоже влюблена, но этого не осознавала. Вы же меня до трясучки выводили, как никто другой. Тогда я не могла позволить себе увидеть в вас кого-то другого кроме хулиганов и двоечников. А теперь вижу, — перевожу взор на бледного Рому. — Вижу мужчин, от которых все еще хочу сбежать, но в надежде, что они догонят.
— Не отпущу, Ань, — Рома хмурится, — я тоже тебя искал и ждал, а когда дождался, крышу сорвало. Так крыша и не вернулась на место.
Бабушка Маша утирает платочком слезы, странный батюшка улыбается уголками губ:
— Когда возьмет злость и негодование, вспомните о своих словах. Вспомните тот, трепет и надежду, что наполняли ваши сердца в этот момент. Речи и клятвы не имеют смысла без чувств, которые вы можете пронести через все невзгоды, если будете честны друг с другом.
Батюшка медленно отступает и растворяется в темноте. Минуты две мы стоим обескураженные и с открытыми ртами, и Тимур шепчет:
— Это было жутко. Он исчез.
— Да тут я, — раздается приглушенный голос батюшки, — стою в углу.
— Я уж подумала, что вы призрак.
— Идите, — голос трещит сухими ветками, — мне через пару часов опять на ногах надо быть.
— Спасибо, — кротко отзываюсь я.
Мы пятимся к выходу, на крыльце тушим свечи, и Рома подхватывает меня на руки. Тимур прикладывает пальцы ко рту, свистим, а затем восторженно орет, раскинув руки. Со всех сторон поднимается собачий лай.
— А ну, не кричи, — бабушка Маша беззлобно пихает Тимура в бок. — Соседей разбудишь!
Глава 62. А жить будем у Ромы
В комнате царит полумрак. Лишь над стареньким комодом горит тусклое бра. Я, Тимур и Рома стоим у кровати, нерешительные, неловкие и обескураженные. Во-первых, ночное и тайное венчание, а, во-вторых…
Во-вторых, когда мы вошли в калитку, нас встретил тот самый черный петух, который гонял Тимура. Однако мы с ним нашли общий язык с одного взгляда и опрометчивого прикосновения к его острому клюву. Он не только не кинулся на меня, но и гребень свой распустил, крыльями захлопал и важно прогулялся по дорожке передо мной. Короче, злобный петух увидел во мне симпатичную курицу, чем очень возмутился Тимур.
— Иди к своим! — рявкнул он и бесстрашно прогнала нахала.
К петухам меня еще не ревновали, поэтому я глупо захихикала, и Рома возмущенно посмотрел на меня. В общем, вроде и оскорбительно, но в то же время польстило, что агрессивная птица прониклась ко мне симпатией.
— Я немного в растерянности, — шепчет Тимур, — можно ли назвать эту ночь брачной.
Я выныриваю из воспоминаний о петухе, а Рома тихо отзывается:
— Я думаю, что да.
И с ожиданием смотрят на меня.
— Наверное, — я перевожу взгляд с Ромы на Тимура, — но мы в доме твоей бабушки. Мне кажется, что это…
— Неправильно? — Тимур вскидывает бровь.
Кротко киваю и слабо улыбаюсь. Я, конечно, желаю их поцелуев, жарких объятий и горячих тел, но перед бабушкой Машей будет очень неловко. Боюсь, что я не смогу быть тихой.
— Тогда спать? — ласково уточняет Тимур.
— Да, — недоверчиво отвечаю я.
— Ладно, — он зевает и прикрывает рот ладонью, — я тоже утомился.
Чувствую легкое разочарование. Где его настойчивость, которая бы задавило мое смущение и стыд.
— Согласен, день сегодня был долгий, — Рома расстегивает рубашку.
И тут у меня включается режим подразнить. Я молча и медленно снимаю рубаху через голову и отбрасываю ее в сторону. Смотрю на одного, затем на второго, веду плечиком, ожидая того, что кто-то не выдержит накала страстей, но Рома и Тимур не предпринимают попыток даже поцеловать меня.
— Ты передумала спать? — спрашивает Тимур, скидывая рубашку.
— Нет, — фыркаю я и прячусь под одеяло.
Клацают пряжками ремней, и что я вижу? Они возбуждены. У них крепкая эрекция, однако они забираются под одеяло, и Тимур тянет за шнурок бра. Щелчок, и свет тухнет.
— Спокойной ночи, Анечка.
— Сладких снов Анюта.
От их решительности отдохнуть после долгого сна в груди нарастает возмущение. Лежат с двух сторон такие горячие, голые и мускулистые и не пристают! Между ног сладко тянет, и я уже не думаю ни о чем другом кроме того, что я хочу коснуться их твердых теплых членов.
— Еще не передумала? — едва слышно спрашивает Рома.
— Нет.
— Точно? — с сомнением отзывается Тимур.
— Точно, — отворачиваюсь от него, и в мои губы впивается Рома, будто поджидавший в засаде зверь.
— А я вот передумал, — жарко выдыхает в шею Тимур, и медленным движением берет меня, прижавшись всем телом.
Рома глотает мои приглушенные стоны, и я обнимаю его с голодным мычанием. Выгибаюсь в спине. Фрикции Тимура нарастают, становятся резкими и несдержанными, и он с глухим рыком неожиданно вжимается в меня. Я распахиваю ресницы. Я чувствую как мягкими толчками его семя заполняет меня.
— Кажется, я действительно устал, — он удивленно и сдавленно охает мне в ухо и выскальзывает из меня.
— Но я… — обескураженно шепчу я.
— У тебя есть еще я, — перебивает Рома.
Целую и во вспышке возбуждения решительно седлаю его. До боли закусываю
