сильно. Придётся брать сверхурочные.
— А почему не больше?
— Потому что через неделю в любом случае состоится суд, от меня это уже не зависит.
— Суд — тоже дело небыстрое. Особенно если хорошего защитника нанять.
— Ваша правда. — Уважения в глазах Салтыкова прибавилось. — Хороший защитник поместье вам не отыграет, конечно, но затянуть процесс сумеет. Вы выиграете год или два. Возможно, даже больше. Но, тем не менее, такие деньги…
— Вы ведь знаете, что я — охотник? — перебил я.
— Знаю, Владимир Всеволодович. Но, к сожалению, знаю и другое. Например, что в Российской Империи в год обнаруживается от десяти до пятнадцати охотников. И семь-восемь из них погибают, не успев развиться даже до Витязя. Двое-трое перебиваются с хлеба на воду. И лишь один-два действительно взлетают высоко.
— Вот я как раз из этих «один-два», — улыбнулся я. — Приятно было с вами поговорить, господин Салтыков.
— Это было полностью взаимно, — пробормотал ростовщик. Выглядел он изрядно обалдевшим.
Когда он ушёл, я повернулся к Тихонычу и сказал:
— Собирайся. Денег я тебе дам. Езжай в Поречье и найди мне там самого лучшего защитника. Пусть изучает материалы немедленно. Задачу ему объясни предельно внятно: мне нужно время. Чем больше, тем лучше.
— Сделаю! — подскочил Тихоныч с патриотическим огнём в глазах. — Благослови вас бог, Владимир Всеволодыч! А вы что делать будете?
— То же, что и всегда, — усмехнулся я. — Решать проблемы. Для начала — те, что меня бесят больше всего.
* * *
Я трижды постучал в дверь. Подождал пару секунд и постучал снова. Послышались шаги, и дверь открыл безупречный, как из китайского пластика отлитый лакей. Он окинул меня недоумевающим взглядом. Сначала этот взгляд считал одежду из магазина готового платья и сделался высокомерным. Потом коснулся меча, скользнул на перчатку и мигом превратился в уважительный.
— Чего угодно господину охотнику? — мягким обволакивающим голосом спросил лакей.
— Господин Абрамов у себя? — спросил я.
— Да, но он не принимает…
— Передайте ему сие послание. Я подожду, пока господин Абрамов меня примет.
Лакей взял запечатанный сургучом конверт и исчез, закрыв дверь. Я, повернувшись к улице, стал любоваться закатом и считать секунды. Очень скоро послышалось злобное топанье, дверь распахнулась, и мне в спину рявкнуло:
— Кикимора? У меня дома? Серьёзно⁈
Я повернулся на каблуках.
— Вы же прочитали бумагу, господин градоправитель! Разве Орден может прислать вам официальный документ, если всё несерьёзно?
Вообще-то может. Всё, что для этого нужно — показания двух независимых гражданских лиц. Одним из которых являлась Маруся, а другим — Захар. Захар после изгнания из Ордена стал самым настоящим гражданским, не придерёшься. А уж за пару серебряных рублей он не то что кикимору — самого Вия увидит пробирающимся в дом градоначальника.
Дальше уже всё совсем просто. Охотников в округе хрен да маленько, а кикимора — дело долгое и нудное, пока-то её выследишь. Но реагировать Орден обязан, а тут — я. Вован, новенький! Хочешь дельце на пару родий? Отчего не хотеть! Очень хочу.
— Согласно закону, вы обязаны предоставить мне место в своём доме на период охоты, — подытожил я.
Абрамов пыхтел, как паровоз. Казалось, пар из ушей вот-вот повалит. Нутро бывалого прохиндея подсказывало Абрамову, что его пытаются нагнуть. Но вот как именно — этого он не понимал.
— А вы, простите, имели опыт охоты на кикимору? — прорычал Абрамов.
— Естественно. Буквально день назад уничтожил матёрую. Опытного охотника провела, а на мне споткнулась. Можете Егора спросить, вы с ним знакомы. Ну и после того, как вы столь любезно подарили мне карету, я, разумеется, отложил все свои дела и отправился вам помогать.
— Невероятно любезно с вашей стороны.
— Ну что вы, Афанасий Афанасьевич, это вы исключительно любезны!
Мы несколько секунд посверлили друг друга ненавидящими взглядами. После чего Абрамов царственным жестом предложил мне войти.
Оставив его за спиной, я гнусно усмехнулся. Пункт два моего великолепного плана выполнен так же легко, как и пункт один. Даже легче.
* * *
Господин Абрамов проживал не один, а как полагается: с женой — высокомерной дамой с вечно поджатыми губами, и двумя дочерьми — мелкой, лет двенадцати, и постарше, на выданье. Дочерей звали, соответственно, Анна и Елена. Обе влюбились в меня с первого взгляда, но каждая на свой лад.
Абрамов не мог не соблюсти элементарных правил вежливости, а потому пригласил меня к столу — семейство как раз собиралось ужинать. Я кривляться не стал. Кто двадцать лет прожил на жидкой крестьянской похлёбке, тому, я считаю, вообще кривляться грех.
— А как вы охотитесь⁈ — спросила меня, сияя глазёнками, мелкая Анна.
— Дорогая, ты докучаешь гостю, — немедленно вмешалась госпожа Абрамова.
— Что вы, никакого беспокойства! — заверил её я. — Наоборот, это очень хорошо, когда люди интересуются нашей службой. Мы, любезная Анна Афанасьевна, сначала выслеживаем тварей, а потом сражаемся с ними и побеждаем.
— А как сражаетесь?
— Ну, это уже зависит от конкретной твари. Бывают мелкие, с мячик размером — тут один подход. А бывают здоровенные.
— Больше человека⁈ — ахнула Анна Афанасьевна.
— Бывают и побольше, — кивнул я, припомнив упомянутых в справочнике великанов. — На таких, конечно, уже армию собирать необходимо.
— Когда я вырасту, тоже уйду в охотники! — решительно заявила Анна.
— Не выдумывай, моя дорогая, — опять нахмурилась матушка. — Приличные люди в охотники не уходят.
— А разве Владимир Всеволодович неприличный?
— Ах, я ведь не то хотела сказать. Дорогая, отчего бы тебе не помолчать? Ты смущаешь гостя, и твой ужин стынет!
Старшая, Елена, задавала другие вопросы. Под её томным взглядом я чувствовал себя как мороженое в микроволновке. Мороженое, правда, в такой ситуации становится мягким целиком и полностью, а вот я… не совсем.
— Вам, наверное, очень одиноко, Владимир Всеволодович, — низким приятным голосом говорила девушка, словно невзначай выдвигая вперёд грудь. — Всё время в пути…
— Бывает, Елена Афанасьевна, — сказал я, подпустив в голос тщательно отмеренную долю вселенской скорби. — Да и коллектив-то всё больше мужской. Знаете, этот грубый юмор, разговоры только о делах… Иногда так не хватает тепла.
— Ах, как же я вас понимаю! Порой мне кажется, что я тоже совсем одна в этом мире. Никто меня не понимает!
— Поверьте, я вас
