борзеть, честное слово.
Но Буратино молчал и смотрел на экзекуцию спокойно. Ему, конечно, не было особо приятно созерцать это, но он понимал, что урок должен запомниться всем присутствующим надолго, чтобы ни у кого в гимназии даже и мысли не возникло задеть синьора Пиноккио. А старательный Фернандо тем временем удовлетворился цветом обоих ушей казнимого и перешёл к оплеухам, он врезал мальчику, проговаривая:
— Не смей задираться на синьора Бармантино.
— Ладно, хватит, синьор Фернандо, — прервал казнь Буратино, — вы неплохо потрудились.
— Я могу ещё, — сказал Фернандо.
— Не надо, — ревел Паскуале, — больно мне и так, у него лапища, что доска.
— Хорошо, — мягко сказал Пиноккио, подходя поближе, — надеюсь, парень, мы с тобой больше не будем ссориться?
— Нет, Буратино, не будем.
— Синьор Буратино, — поправил его Пиноккио.
— Синьор Буратино, — послушно повторил мальчишка, попробовал бы он не повторить.
— Кстати, господа, это всех касается, — сказал Буратино и обвёл взглядом всех присутствующих, — отныне мне будет приятно, когда ко мне будут обращаться не иначе как «синьор». Не то что бы я пижон какой-нибудь, просто слишком часто вы называли меня «носатым» или «деревяхой». А я, знаете ли, не люблю фамильярностей.
Все присутствующие, включая отчаянных братцев и Джузеппе Фальконе, закивали головами и забубнили нестройным хором:
— Да, синьор Буратино.
— Мы поняли, синьор Буратино.
Пока всё это происходило, быстроногий Руджеро бежал в полицию, но Пиноккио этого не знал и продолжал:
— Вот и славно, а теперь мы займёмся нашим другом Бланко.
— Можно я буду ему уши крутить? — вызвался Серджо.
— Ты не сможешь, — заявил его младший брат, — это дело тонкое, а у тебя пальцы корявые.
— Ничего не корявые, — обиделся Серджо, — нормальные пальцы, а ухи я накручу так — будет визжать, как свинья.
И ни у кого из присутствующих не возникло и тени сомнений в правоте его слов, особенно у лежащего на песке Бланко.
— Подними его, Серджо, — попросил Буратино.
Старший брат легко, как тряпку, встряхнул пацана и поставил его на ноги:
— Ну, что, начинать ухи крутить?
— Подожди чуть-чуть, — остановил его Буратино и, подойдя к Бланко, сказал: — ну, что, приступим или ты публично признаешь свои ошибки?
— Какие ещё ошибки? — возмутился Серджо, чувствуя, что ухи крутить ему сегодня не придётся. — Сначала давайте накрутим, а потом пусть признаёт.
— Так что, скажешь? — не обращая внимания на Серджо, продолжал Пиноккио, глядя на Бланко.
— Я согласен, — тихо сказал пацан.
— Серджо, влепи ему одну оплеуху, он забыл добавить «синьор Буратино».
Серджо тут же исполнил желание.
— Ну, так что, Бланко, ты согласен? — продолжал Пиноккио.
— Да, синьор Буратино.
— Хорошо, тогда запоминай текст: я, Бланко, вонючий козёл, сам фуфлагон поганый, а загребал на синьора Буратино как будто дельный.
— Синьор Буратино, — жалостно захныкал Бланко, — я прошу вас.
— Надо, Бланко, надо, а то после того, как ты мне бланш поставил, меня что-то перестали уважать в школе.
— Ну, я прошу вас, синьор Буратино, — хныкал Бланко, — меня ведь засмеют потом.
— Твоё дело, можешь отказаться. Только знай: то, что получил Паскуале, не идёт ни в какое сравнение с тем, что огребёшь ты.
— Хорошо, я сделаю это, — сказал Бланко, вытирая сопли и слёзы рукавом.
— В добрый путь, начинай, — произнёс Пиноккио и отошёл на несколько шагов, чтобы лучше видеть реакцию публики, — начинай.
— Ну, — начал Бланко, — ну… Не буду я ничего говорить, — вдруг заорал он и кинулся бежать.
Серджо, пытаясь схватить его, только растянулся на песке. Буратино на секунду растерялся, но только на секунду, и растерянность тут же сменила злость:
— Держите его, два сольдо тому, кто приведёт его обратно.
И тут же несколько мальчишек, а за ними братцы и Фальконе кинулись вслед за беглецом, догнали его, надавали тумаков и притащили обратно. Буратино посмотрел на него с презрением и произнёс:
— Как мне морду бить, так ты не бегал.
— Да пошёл ты, — не скрывая злости, отвечал Бланко, — можешь мне уши совсем оторвать.
«Смешно, — подумал Пиноккио, — со стороны это выглядит, как картина 'Допрос партизана». Он успокоился и улыбнулся:
— Нет, дорогой, одними ушами ты не отделаешься.
«Он подрывает мне весь авторитет, — подумал Пиноккио, — надо поступить с ним примерно, чтобы другим не повадно было». Буратино достал из котомки, с которой ходил в школу, тяжёлый и толстый, в твёрдом переплёте учебник математики.
— Значит, ты — бравый парень? И готов нести ответственность за свои поступки? — спросил Пиноккио, прикидывая тяжесть учебника.
— Значит, — нагло заявил Бланко.
Не произнося ни слова, Буратино замахнулся тяжёлым учебником и сильно врезал по башке наглецу.
— Ох, — охнул Бланко и, если бы его не держал Серджо, наверное, упал бы.
— Вот тебе и «ох», — усмехнулся Пиноккио и ещё один раз врезал Бланко.
Удар был ещё сильнее, чем первый, и у наглеца подкосились ноги, из носа скользнула тёмная, почти чёрная, полоска крови и, сбежав по верхней губе, пролилась на песок. В воздухе повисла недобрая тишина страха. Пиноккио отбросил книгу за ненадобностью и осмотрел всех присутствующих. И мальчишки, и Джузеппе Фальконе смотрели на него широко открытыми глазами, полными ужаса, они боялись даже пошевелиться.
— Ну, что вылупились? — спросил Пиноккио, он продолжал сохранять спокойствие, хотя его терзала мысль: «А не убил ли я его? И свидетелей столько, что срок мне обеспечен».
Но тут же включилась его рациональная мысль и, оценив ситуацию, он начал действовать:
— Серджо, Фернандо, Фальконе, вот вам шесть сольдо, исчезайте отсюда.
Фальконе дважды повторять было не надо, а вот братья не торопились уйти, и, забирая деньги, Фернандо хвалил его:
— Ох, какой вы хладнокровный, синьор Буратондо, просто любо-дорого, я бы так не смог.
— Это точно, — поддержал его старший.
А когда они скрылись, Буратино произнёс, обращаясь к пацанам:
— Вот вам обещанные мною два сольдо за поимку Бланко, — он кинул монету на песок, но никто даже не шелохнулся, чтобы поднять её, — не хотите брать, дело ваше, тогда идите домой без денег, но запомните, если хоть кто языком трёкнет, — тут Буратино сделал многозначительную
