толстого лопуха? Три золотых? Может пять? Лучше попросить сразу десять, а дальше обливаясь слезами скинуть скинуть-таки цену до семи? От такого возможного внезапного богатства у него даже слегка закружилась голова.
— Боги в помощь, — окликнули его.
Джонсон повернулся и побледнел. Во дворе его усадьбы стояли двое мужчин. Лица их закрывали платки, а на белых нарукавных повязках красной краской была изображена змея, обнимающая столбик монет — известный знак служителей ордена медиков.
— Что вас сюда привело?
Медик с длинными золотистыми волосами поклонился.
— Нас привёл сюда долг службы. В соседней деревне вспышка бубонного кашля.
— Бубонного кашля?
Джонсон побледнел ещё сильнее.
— Именно так. Очень страшное заболевание. Всё начинается безобидно, пострадавший просто сначала кашляет немного. Потом у него идёт кровь из ушей, он покрывается наростами и чувствует похотливое влечение к животным. Несколько дней заболевший проводит в безумной извращённой противоестественной оргии, а потом кряк! И всё, поминай как звали.
Лекари одновременно осенили себя знаком пятерых.
— Очень страшная болезнь, — подхватил второй. — И лекарства пока не предвидится. Мы ходим и забираем всех, у кого есть похожие симптомы. У вас здесь как, всё в порядке? Никто не кашляет?
— Нет, — соврал Джонсон осипшим голосом.
— А вы, как себя чувствуете? Всё хорошо? В горле не першит? Вон та овечка не кажется странно привлекательной?
— Нет, — сказал Джонсон и призадумался, силясь понять, не врёт ли он сам себе.
— Что здесь, собственно, кха-кха, происходит, — спросил Хрюша, выходя на крыльцо с чашкой дымящегося вина.
— О боги! — вскричал длинноволосый. — Он кашляет! Коллега, хватайте его!
Низкий лекарь вытащил мешок и накинул его на голову «сэру фон Беттенштону», пока тот отчаянно бранился и размахивал руками. Блондинистый схватил фермера за рукав.
— Быстрее, счёт идёт на секунды, к чему он прикасался?
— Только вот к телеге той и лошадям, — сказал смертельно бледный Джонсон.
— О нет, теперь они все тоже заражены. Мы должны их забрать. Придётся всё это сжечь, немедленно. Коллега забирайте всё, нет времени рассуждать.
Низкий лекарь запихнул орущего толстяка в телегу и запрыгнул на козлы, взяв вожжи. Блондин оглянулся.
— Чёрт возьми, кажется, этот кашлюн трогал ещё вот тот котелок с кашей.
Он подлетел к котелку и ловко сняв его с огня, помчался и запрыгнул в телегу.
— Трогай! Запомните, фермер! Есть только один шанс не заболеть! Молитесь не менее возьми раз в час, вместо обеда, и отхлещите себя крапивой по голым ягодицам. Это единственное спасение! Единственное!
Последние слова его заглушил скрип колёс удаляющейся телеги.
— Неси крапиву, — сказал управляющему бледный трясущийся Джонсон.
— Хрюша, ты гений, — сказал Блонди, передавая по кругу котелок с кашей, — это сразу было понятно, у тебя башка здоровая, как у барана, так что мозгов в ней должно быть о-го-го.
— Приятно услышать от тебя что-то приятное.
— Я сыт, а значит доволен, а когда я доволен, хорошо должно быть всем вокруг, — ответил Блонди хлопая себя животу. — Как говорится, любой каприз, за вашу кашу.
— Щедрый ты человек, Блонди, — сказал Генри, — даже слова доброго не жалко для друзей.
— Именно так. Цени мою щедрость, пока я жив.
— Если мы не найдём алмаз, в существование которого я верю так же, как в существование единорогов, жить нам осталось не очень долго.
-Ну, значит, начинай ценить меня быстрее и сильнее.
Телега продолжала катиться по разбитой дороге. Каша в котелке быстро закончилась и Блонди, сказав, что ни к чему им такие улики, закинул его в кусты. Генри ответил, что вряд ли сейчас Джонсон бежит по дороге и проверяет все встреченные телеги, на предмет его личного котелка. Тогда Блонди ответил, что фермер, может до сих пор хлещет себя крапивой и просит увезти крупный рогатый скот куда подальше, чтобы не рисковать подвергнуться блудливым помыслам, да то только зачем рисковать? С этим начал спорить Хрюша, утверждая, что котелок всегда мог пригодиться и в хозяйстве и в путешествии... Так за легкой сытой перебранкой они продолжали свой путь, пока впереди не показалась пешая колонна. Генри привстал на козлах и прищурился.
— Нам навстречу идут солдаты, — сказал он.
— Будем надеяться, что это отряд Гвардмана.
— В прошлый раз, когда мы с ним столкнулись, вас обоих чуть не повесили.
— Что было, то прошло. Надо уметь прощать обиды. Если он тащит для нас в своём обозе наш алмаз — я готов его простить. Вот такой я человек, широкой души, дайте мне гигантский самоцвет и всё, вы прощены.
— Давайте-ка не будем полагаться на плохую память сержанта или что он подобрел с нашей прошлой встречи. Хрюша, ляг на дно телеги и не светись.
— Меня два раза просить не надо, — сказал Хрюша и улёгся, закрывшись с головой ветошью, заменявшей ему одеяло.
Генри свернул на обочину, пропуская колонну солдат, и остановился. Мимо брели понурые чумазые воины, рваные их сапоги неспешно месили осеннюю грязь, промокшие флаги болтались на древках, как помойные тряпки. Не было слышно ни музыки, ни песен, ни весёлой солдатской перебранки, подбодряющей товарища.
— Похоже на армию после поражения, — сказал Генри.
— Или после победы. Одно от другого тяжело отличить, когда ты простой солдат и только и думаешь, что о еде и ночлеге.
— Тебе надо меньше общаться с Хрюшей. Он на тебя дурно влияет, у тебя чешется нерв в черепе и тебя тянет философствовать.
— Зависть не красит тебя, друг мой, — с театрально пафосными интонациями сказал Блонди, — ибо как сказано в священной книге, зависть — первый порок.
— Поражён твоими глубокими познаниями в религии. Хотя, что это я? Тебя за последнюю неделю дважды исповедовали перед казнью, ты теперь в вопросах святых книг подкован, как епископ.
— Какой-то недобрый сарказм я слышу в твоем голосе. В отличии от тебя, я аж дважды прошел ритуал духовного очищения, так что меня к боженькам без доклада пустят.
— Врёт он всё, — пискнул из-под ветоши Хрюша. — Мы в одной камере сидели, я всё видел. Он исповедоваться отказался и сказал, что если они хотят услышать много горячих признаний от него, то пусть присылают молодых и симпатичных монашек, а
