он посмотрел на картину. — Едва я ее увидел, я полюбил ее. Знаю, это глупо, но я был юным, а она была такой…
— Красивой?
— Свободной, — с тоской сказал он. — Я таким никогда не мог стать. Я понимал это, но все еще хотел свою долю. Я хотел забыть с ней. Смеяться и не переживать, даже если на время, — он стиснул зубы. — Я был эгоистичным дураком.
Такое говорила Челси, когда рассказала Джулиусу сильно сокращенную половину этой истории, и теперь, как и тогда, он раздраженно вздохнул.
— Нет ничего неправильного в желании быть счастливым.
— Может, не для тебя, — сказал он. — Но я был и есть император. У меня долг перед семьей, моими кланами и землей. Я знал это, но позволил себе увлечься той, кому не подходило быть императрицей, — он скривил губы с отвращением. — Я игнорировал свои обязательства, чтобы удовлетворить свои желания. Это определение эгоизма.
— Это не означает, что ты был неправ, — гневно сказал Джулиус. — И почему Челси не могла стать императрицей? Она — самый собранный и трудолюбивый дракон в клане. Но даже если бы она не была потрясающей — а она потрясающая — это не должно быть важно, если ты любил ее.
— Мои чувства не подвергались сомнениям, — сказал император. — Я был готов сделать ее императрицей, что бы ни говорили другие. Она была той, кому было плевать.
Джулиус вздрогнул. Он не знал, что голос мог так меняться в одном предложении, но, когда Цилинь закончил, он звучал как другой дракон.
— Я был дураком, — повторил он, слова дрожали от гнева. — Я жил с твоей сестрой год в глупом слепом счастье. Месяцами моя мать пыталась предупредить меня о репутации твоей семьи, но я не хотел слушать. Я думал, я был другим, что гадюка Хартстрайкер не укусит меня, — он сжал кулаки. — Я был идиотом, мышью, которую очаровала твоя подлая змея-сестра, и я потерял бы все из-за нее, если бы моя мать не вмешалась.
Это звучало плохо.
— Что случилось?
Цилинь смотрел на пол.
— Реальность, — с горечью сказал он. — Я думал, что скрыл отношения, но не вышло. Прошло полгода, и весь Китай знал, что происходило. Они делали вид, что не знали, потому что я был императором, но за моей спиной кланы шептались, что я был куклой Хартстрайкер. Моя мать говорила мне, что происходило, и просила порвать это, пока я не нанес непоправимый ущерб нашей репутации. Я не слушал. Я думал, что мы с Челси были выше слухов. Что вместе мы все одолеем. Она тоже так говорила, но это было ложью. Она говорила мне то, что я хотел слышать, а потом весенним утром, через год со дня, когда я нашел ее в своем саду, Челси пропала без следа.
Джулиус удивленно моргнул.
— Исчезла?
Император кивнул.
— Конечно, я расстроился. Я думал, что-то случилось, ее ранили или убили. Я даже не подумал, что она убежала, пока моя мать не поймала ее.
— Она убежала, — повторил потрясённо Джулиус. — Почему?
— Не знаю, — прорычал он. — Но она собиралась уплыть на корабле в Россию, когда стражи моей матери догнали ее. Она чуть не убила одного из них, а потом они подавили ее и притащили обратно.
С каждым словом история теряла смысл все сильнее.
— Зачем они вернули ее? — спросил Джулиус. — Логично, если бы ты пошел за ней, но я думал, что императрица была бы рада, что Челси ушла.
— Да, — согласился Цилинь. — Но я сказал, я был расстроен.
Он сказал это так, как кто-то сказал бы «в ярости», и холодная дрожь пробежала по спине Джулиуса.
— Что случается, когда ты расстраиваешься?
Золотой дракон прошел к маленькому столику в краске рядом с мольбертом, где аккуратно лежали все принадлежности для рисования. Он перебирал их мгновение, поправляя кисти и опуская грязные в оловянную чашку с мутной водой. А потом, когда Джулиус почти потерял терпение, он ответил:
— Цилинь — сердце империи, — тихо сказал он, стоя спиной к Джулиусу. — Когда он спокоен, удача приходит ко всему, чего касается его присутствие. Если нет, случается обратное.
Его плечи напряглись под золотым одеянием от слов, но Джулиус не обращал внимания. Он думал о пустыне этим утром, странном давлении, похожем на бурю, когда Челси пропала. Давление было готово раздавить их всех.
— Ясно, — сказал он, голос дрожал. — Твоя удача становится неудачей.
— Куда хуже, — Цилинь, наконец, повернулся к нему. — Моя мать вынесла бы все, лишь бы отцепить меня от твоей сестры, но не это. Она всегда была в первую очередь императрицей, и пока я был эгоистом, империя нуждалась в Челси. Она ненавидела каждую секунду, но она терпела мое поведение ради гармонии. Когда Челси убежала, я был…
Он умолк, потер руками лицо.
— Я был сам не свой, — закончил он. — Я был вне контроля, опасный для своей империи, и моя мать, ответственная императрица, направила все ресурсы на возвращение мне Челси. Что мы еще не знали, так это то, что Челси не просто убегала. Тень Бетезды связалась со своим кланом, вызвала мать для помощи с побегом, а потом, когда ее поймали, молила ее о спасении.
Джулиусу было сложно поверить в это. Какой бы плохой ни была ситуация, он не мог представить, чтобы Челси просила их мать о помощи. Это звучало глупо, хотя тут истории Челси и императора сочетались. Она сама сказала ему, что Бетезда умоляла за нее, а их мать с тех пор сжимала ее тисками долга. Но даже если это было правдой…
— Что могла сделать Бетезда?
— Ничего, — гневно сказал император. — Она старалась, предложила нам богатство и власть, земли и все, что было у твоего клана. Но мне было плевать на это. Я просто хотел вернуть Челси, но она даже не смотрела на меня. Когда я потребовал ответа, правда всплыла. Она никогда не любила меня. Она соблазнила меня ради власти, как я и думал в первую ночь в саду. И это почти сработало. До ее побега я был готов назвать ее своей императрицей, вопреки возражениям матери. Хартстрайкеры получили бы власть над Китаем.
Это было больше похоже на Бетезду, чем на Челси. И в этом не было смысла.
— Если она соблазняла тебя ради власти, почему убежала, когда ты был готов дать ей это?
— Потому что ее раскрыли, — сказал Цилинь. — Я был ослеплён, не видел, что она делала, но моя мать знала, что затеяла Челси. Но, хоть она терпела наши отношения, она не приняла бы Хартстрайкер как императрицу. Как и
