ткани, будете вытирать пот со лба и спины у Лили. Положите подушку на стул рядом, ей нельзя будет отрываться во время операции. — командует она, стараясь изгнать из голоса признаки слабости. Старается не глядеть на Лилинг и ее … спелые плоды. Краем глаза видит, что лицо у ее младшенькой — просто пятнами пошли, красное и белое, словно ее по лицу отхлестали.
Жилан и Минмин — проносятся по комнате словно птицы, исполняя приказ. Подставляют ближе к кровати небольшую табуреточку с мягкой подушкой на ней — для Лилинг. Рвут ткань на кусочки, аккуратно, бережно — откидывают простыню с лежащей без сознания тетушки Чо.
Лилинг встает со стула и делает шаг вперед, но ноги у нее подкашиваются и Сяо Тай едва успевает подхватить ее. Все замирают. Сяо Тай вдруг понимает, что она держит в своих руках полуобнаженную девушку и сердце ее стучит так, что отдается в голове и ушах. Ее пальцы касаются… касаются… нет, прекрати, нельзя. Но ничто не истинно, все дозволено? Мысль вдруг отрезвляет. Она помогает Лилинг сесть на табуретку рядом с кроватью, делая вид, что не замечает ее учащенного дыхания и румянца. Ай да древние, думает она, все-таки нет запретов на пустом месте, правильно тут говорят, обмен ци возможен только между супругами или любовниками. И ведь нет тут речи о том, уже любовниками, или же между теми, кто потом неминуемо станет таковыми. Поделом мне, тоже нашлась искоренительница традиций и крушительница предрассудков, не на пустом месте этот запрет, нельзя ци обмениваться, иначе вот это произойдет. Как теперь жить? И эта дурочка — у нее тоже самое? Ну да, как тут этот вот румянец не заметить и бело-красные пятна по лицу, да и ноги у нее подкашиваются… демоны! Что тут с такими как они делают? Наверняка что-нибудь мучительное… типа казни от тысячи порезов. Но сейчас — не об этом. Раз они зашли так далеко, раз уж все равно уже поздно древние запреты соблюдать… нельзя чтобы все это было зря. Черт с ним, с влечением, она умеет себя сдерживать, просто неожиданно случилось, но она сможет терпеть и Лили научит. Все, дурные мысли в сторону, на голую Лили не пялимся, у нас тут дело. Тетушка Чо сама себя не излечит.
— Сосредоточиться. — говорит она вслух: — Лили, я тебя очень сильно прошу — сосредоточься. Мы только начали.
— Цунмин, Тай Да-цзян!
— И откуда же ты знаешь, как людей лечить, Сяо Тай? — задает вопрос госпожа Мэй. Она сидит с прямой спиной, не касаясь спинки кресла. Перед ней стоит приемная дочь, эта странная девчонка, которую Глава подобрал где-то на улице. Госпожа Мэй не сказала ни слова, в конце концов Главе виднее. Привел в дом молодую девушку, ну и что. Понравилась она ему, очередная молоденькая наложница, хотя обычно господин Баошу, ее супруг, до того, чтобы в канаве себе девушек искать — не опускался. У господина Баошу не было нужды в том, чтобы по канавам да тюрьмам себе замухрышек искать, у него был контракт с домом «Свежей Весны», лучшим из домов терпимости во всем уезде. В доме «Свежей Весны» к его услугам были самые дорогие и красивые девушки из разряда «богинь», например госпожа Весенний Персик, или же госпожа Юная Ива. В высоком доме семьи Вон Ми так же не существовало служанки, которая бы отказала господину Баошу в близости, но он никогда не опускался до служанок, потому что у него был слишком изысканный вкус. Госпожа Мэй видела госпожу Весенний Персик, Глава возил ее одобрить контракт с домом терпимости, и она может ответственно заявить, что в жизни не видела девушки красивее, она словно богиня Гуанинь из легенд и преданий — свежа и прекрасна. Ее кожа такая белая, что словно бы светится изнутри, тонкие черты лица изящны словно узоры на древней фарфоровой вазе. Госпожа Весенний Персик скромна и тиха, но при этом обладает быстрым умом и хорошей эрудицией, она играет на цитре и флейте, знает наизусть трактат «О любви и семье», сочиняет стихи и умеет танцевать словно чудесная птица. Вот таких женщин может приблизить к себе господин Баошу, ее супруг.
А эта… словно лисицу ободрали и в грязи вываляли, жалкая, худюшая, с вшами в волосах, голодная и нищая. К такому господин Баошу даже кончиком своей трости не прикоснулся бы… так почему? Почему он ее подобрал? Она преступница, сидела в колодках на площади, рядом с тем воришкой, которой пытался на рынке нефритовую подвеску срезать. Даже если у господина Баошу сыграла доброта в сердце, необязательно же такую паршивую овцу в дом приводить. Как говорят в народе, капля желчи бочку вина портит. Но до тех пор, пока господин не решил эту странную девицу приемной дочерью сделать — госпоже Мэй было все равно. Служанкой больше, служанкой меньше. Даже если не служанка, а наложница такая, вот надоело господину белый хлеб и лучшее вино пить, захотелось грязи хлебнуть — кто она такая, чтобы господину указывать? Говорят, что у высших чиновников при дворе и не такое бывает, когда у тебя все есть, иногда хочется чего-то странного, уж ей-то не знать. Госпожа Мэй не вправе других осуждать, странные желания бывают у всех. Даже у правильной, всеми уважаемой первой жены высокого дома семьи Вон Ми, у женщины, которая является моральным ориентиром для всей семьи, у госпожи Мэй — есть свои странные желания. Она всегда знала на что идет, ведь жена Императора должна быть выше любых подозрений, а Глава Баошу в своем доме был как Император.
И потому госпожа Мэй никогда не общалась с мужчинами без присутствия своего супруга. Не заводила себе подруг своего статуса и круга. И уж тем более — не говорила никому и ничего о том, что она думает. Ведь нельзя подвести высокое доверие дома Вон Ми, сплетни быстро расходятся. Первая жена господина — это не просто звание. Это богатство, это власть, это престиж. И это золотая клетка. К чести господина Баошу, он больше ни разу не привел в дом жену, она осталась первой и единственной, хотя он бы мог это сделать, более того — и просили его о том неоднократно. Те, кто хотели породниться с семьей Вон Ми частенько своих юных вертихвосток как бы невзначай в гости приводили, якобы о деле поговорить и дочка рядом… уж она-то видела как те глазами в Главу
