на том, но всякий раз останавливал себя. Я хотел, чтоб Дагна сама решила: убивать вылюдь или нет. Вдруг она захочет показать ее тому воеводе? Или людей потешить и выставить ее напоказ? А еще я не хотел получать руну прежде, чем окажусь рядом с сердцем твари. И уже в сотый раз перебирал, сколько и кого я убил после прошлой руны. Вроде бы никак не выходило, что я могу перескочить через десятую руну.
Тварь снова взвыла и захныкала.
— Да убей уже ее, или я сам ее прикончу! — не выдержал Эгиль. — Или хотя бы Живодера заткни!
Шрамированный бритт сидел на корточках возле вылюди, заглядывал ей в рот, гладил по высохшей гриве, трогал хвосты, подцеплял чешую ногтями. А сейчас он еще и подпевал ей, наговаривая какие-то слова так, будто вылюдь не визжала, а всего лишь мерзко пела.
— Цепи! — сказал Живодер. — Железо ей больно.
Так как тварь была аж на двенадцатой руне, то могла бы порвать все веревки, потому я приказал примотать ее цепями к бочке. Но без воды она словно потеряла половину сил, обмякла и только визжала без умолку.
— И что? Нечего было людей жрать. Сидела бы себе тихонько на дне, ловила бы рыбу, осталась бы цела.
— Нельзя только рыба! Тварь должна есть руны, иначе слабеет. Без руны никак.
— Но овец-то она ела, — заметил Рысь.
— Ела. А потом людей ела. Потому что руны.
— А тварей можно есть для руны?
— Можно. Тварь часто ест тварь.
Я удивился:
— Живодер, откуда знаешь? Ты же не измененный и не тварь.
Эгиль хмыкнул:
— Я бы поспорил.
Вепрь подошел к твари и вогнал в распахнутый многозубый рот скомканную тряпицу, а сверху, чтоб не выплюнула, деревяшку, которую тут же закрепил на затылке твари веревочкой. Стало тихо. Все ульверы вздохнули с облегчением.
— Знаю, — ответил Живодер. — В ней два голода: на мясо и на руну.
— А в Альрике? Нет такого голода?
— В нем нет голода, только страхи.
Зря я избегал Живодера. Надо будет взять Альрика, Тулле, Рысь и вытрясти из бритта всё, что он видит в Беззащитном. Тулле все-таки только половина жреца и служит нашим богам, а Живодер, похоже, смотрит иначе и видит иное.
— Вии-и-и-ии-я!
Вылюди взвыла, и вместе с ней все ульверы. Она каким-то чудом умудрилась проглотить тряпку, расщепить деревяшку и снова затеяла бесконечный вой. Уже в третий раз!
— Смолой бы ей пасть залить, — с ненавистью сказал Отчаянный.
Ее вопли далеко разносились по поверхности озера, и к «Соколу» то и дело выходили рыбацкие лодчонки, которые, впрочем, тут же отставали, не в силах угнаться за гребцами-хускарлами. Но, наверное, уже в половине окрестных деревень знали, что мы выловили кого-то в озере.
Наконец, мы добрались к нужному месту, где нас уже ждали на берегу хотевитские живичи, привлеченные криками.
— Измененный, — в один голос сказали Дагна и Альрик, едва взглянув на нашу добычу.
Когда Велебор подошел ближе, я спросил у него, перебарывая крики вылюди:
— Вот так выглядит твой бог? Ведятя, вроде бы.
— Бог не бог, а тоже человеком был, — ответил живич и отвернулся.
Его дружинники напротив заинтересовались нашим уловом, смеялись, тыкали пальцами, обсуждая на живом языке вылюдь. Один пнул ее ногой, вызвав еще больше визгов. Я-то думал, что все здешние воины мыслят сходно с Велебором. Ан нет, видимо, Велебор и среди своих чудной.
Дагна вздохнула и твердо сказала:
— Забирай свою руну, Кай!
— Не хочешь разве тому воеводе живьем тварь привезти? Вдвое больше почета заслужишь.
Она ласково улыбнулась мне.
— Так ты ради меня привез? Нет, если б это была просто тварь, я бы попробовала ее живой довезти, но вылюдь… Вдруг скажут, что я и впрямь бога поймала. Нет, лучше убить ее прямо здесь, я возьму хвосты, гриву и сердце, а остальное сожгу. Да, помню, что сердце обещано тебе, но для хельта оно маловато рунами. Я готова поменять его на другое, которое лучше подойдет. Плату отдам в Велигороде.
У меня аж ладони вспотели от мысли, что я прямо сейчас смогу стать хельтом, хоть и боязно. А вдруг мне не хватит до десятой руны? А вдруг во мне тоже тварь какая проснется? И каково это вообще — есть твариное сердце? Оно же мерзкое на вкус. И что я почувствую?
Альрик сказал, чтоб ульверы быстро построили небольшой домишко, обязательно положить крышу и поставить четыре стены. Сам сходил на «Сокол» и из-под досок вытащил горшок с топленым салом. Мы его возили в самом низу, чтоб холод от морских и речных вод не дал салу стухнуть.
Дагна поймала Живодера и выспрашивала, как мы поймали вылюдь. Потом глянула на меня и подняла брови, мол, чего ждешь? Долго нам еще эти мерзкие вопли выслушивать?
И впрямь… чего я тяну-то?
Снова получалось, что я добивал кого-то, но сейчас моя душа была спокойна. Это я сам ее поймал, со своим хирдом, и я мог бы убить ее в бою, но вышло так, что убью чуть позже. Никакой обиды Фомриру! Правда, цепи я все же снял, распутал и стянул сети с веревками. Пусть вылюдь защищается, коли захочет!
Она замолчала, хлестнула хвостами, уперлась ластами, поводила носом и повернулась лицом к озеру. Потом вскрикнула и поползла к воде. Я поднял топор и широким ударом снес ей голову. Тело дернулось, переставило один ласт и лишь после этого рухнуло наземь.
Я замер, выжидая руну. Вдох. Другой. Неужто мало?
И вспыхнуло. Опалило нутро белым огнем. Пронзило горящими иглами каждую косточку. Озарило и смягчило каждую жилку. И первое, о чем я подумал: как же хорошо лежит в руке топор! Лучше прежнего. Причем как прежнего меня, так и прежнего топора.
Дагна подошла, похлопала меня по плечу, сказала:
— Самый юный хельт, что я видела!
А потом принялась разделывать тушу: отрезать хвосты, вскрывать грудину. Живичи кинулись ей на помощь.
Живодер смотрел на мертвую вылюдь так, будто это его друг или брат изменился и превратился в тварь. Остальные ульверы рубили в лесу деревья под дом. И никто не порадовался за меня.
— Что не так? — грубовато спросил я у бритта.
— Странный, — сказал он, не сводя взгляда с головы вылюди, откатившейся в сторону. — Странный измененный. Не злость, а голод. Не ярость, а страх. Очень старый. Старше Альрика. Старше твоего отца. Давно ходит.
— Тогда почему всего двенадцать рун?
— Не ест руну — теряет силу. Ест руну — не теряет. Много потерял. Раньше сильный был.
— Как ты это видишь?
— Не глаза, вот здесь видеть, — он постучал себя по груди. — Неправильный измененный. В Альрике сидит тварь и хочет наружу, а тут в твари сидит человек и хочет наружу. Сыта тварь — человек сверху. Голодна тварь — человек снизу. Если бы я бы рядом, я б сделал шрамы, и он был бы всегда человек.
— Погоди! — я уже и позабыл про десятую руну. — Он не до конца изменился, что ли? А сейчас ты мог его исцелить? Если б я не отрубил голову?
— Нет. Сейчас нет. Давно надо было. Когда только изменился. Или сильно потом, когда он еще сильнее слабый будет. Если руны вниз, до карла, тогда человек выше и выше.
Я не понимал. Это что же выходит? Что измененный может снова стать человеком?
— Нет, — замотал головой Живодер. — Как Альрик — редко-редко-никогда, так и измененный. Сильный человек! Очень сильный! Рядом кто-то держит. Человек дерется с тварью. Туда-сюда, туда-сюда. Часто-часто-всегда иначе: Домну хватает и не выпускает. Нет человек, только тварь.
Значит, обычно человек враз становится измененным, и там ничего не остается. И редко бывает так, чтоб кто-то боролся с Бездной. Эрн боролся, долго боролся, но никто его не держал, а потом он получил новые руны, убив Хрейна и его людей, и окончательно сделался тварью. А Альрик борется уже долго, и мы ему помогаем, как можем: и Тулле, и Живодер, и я.
— А я? Есть во мне Бездна?
Живодер рассмеялся:
— Все мы дети Бездны. Но тварь пока не проснулась в тебе. Не нужно бежать есть сердце. Можно ждать.
Я пошел к озеру и сел на глинистый берег. Позади стучали топоры, слышалась брань Вепря, где он поносил безруких жевателей угля, Дагна говорила что-то живичам, приглушенные звуки, будто рубили мясо.
Десятая руна. Хельт! Почти хельт. Полноправный хёвдинг!
Я думал, что буду счастливее. Помню, как радовался шестой руне, когда стал хускарлом и впервые ощутил дар
