полиция, — не отставал пацан.
— Чтоб он сдох, — был лаконичен шарманщик.
— Синьор шарманщик, дело серьёзное, околоточный уже, наверное, его допрашивает, а вы тут пиво пьёте.
— Какой же ты настырный, — удивился Джеппетто и попытался врезать пацану, но тот, как все пацаны, был довольно проворен.
— Что вы машете своими граблями музыкальными, вместо того, чтобы сына выручать, — возмутился Рокко.
— Да уйди ты, надоел, — в свою очередь возмутился Карло.
— Надоел? Ах, вот вы как. Вы ещё пожалеете.
— Я? Пожалею? — засмеялся Карло.
— Пожалеете. Представьте себя лет через десять: вы старый, лысый, без ноги, а, может, и без двух, у вас геморрой и вы мочитесь в штаны, а хлебушка вам никто не принесёт. А всё почему, потому что вы, старый козёл, не хотели сынка вовремя выручить. И внучат своих никогда не увидите.
— Эй, ты козлами-то полегче обзывайся, а то, не ровен час, за козла ответишь, — насупился Карло и начал думать, как бы этого мальчишку поймать и разбить ему его наглую рожу.
— Козёл вы, козёл и есть, если не хотите сына, родную кровиночку, из беды выручить.
— Не козёл я никакой, и сына хочу выручить, только попозже, мне надо отдохнуть, расслабиться, и нога что-то болит.
— Какая там нога у вас ещё болит, деревянная что ли? — насмехался пацан. — Отдохнуть он, видите ли, хочет. Сами-то за пивом вон сидите отдыхаете, да вон на девок непотребных зыркаете, а сынок ваш, умник, на нарах отдыхает, а может быть, даже его прессуют сейчас, показания выколачивают.
— Да уйди ты, гад, надоел, сил моих нет. Чтобы ты сдох. Уйди, по-хорошему ещё прошу, — начинал злиться шарманщик.
— Ладно, — произнёс малец, и Карло даже подумал, что сейчас он уйдёт. Но не тут-то было. — Ладно. Значит так. Ваш сынок Буратино велел передать, что если вы его с нар вытащите, он вам даст десять сольдо.
Карло несколько секунд думал, переваривал услышанное, и в его душе родилось сомнение:
— Что ты мелешь, пустобрёх, откуда у моей кровиночки такие деньги?
— Не знаю, но синьор Пиноккио — человек состоятельный. Это всем известно, кроме вас, строго осла.
— Состоятельный? — спросил Карло и, вспомнив последние события, начал соглашаться с общеизвестным фактом: и жратва у пацана моего дорогая завелась, и монеты находились.
— Состоятельный-состоятельный, — подтвердил Рокко, — это все знают.
— Хорошо, — после некоторых раздумий сказал отец, — только пусть даст мне сначала задаток в пять сольдо.
— Вы, я не пойму, что ли совсем дурак. Ну, как же он вам даст, если его легавые приняли час назад и сейчас он на стене в камере надписи царапает. Откуда он их возьмёт?
— Ну, если так, — задумчиво сказал Карло и тут же добавил: — Тогда я завтра пойду схожу. Поговорю с околоточным.
— В вашем одноногом теле стыда ну ни капли нету, — укорял его мальчишка.
— Завтра, я сказал, — не уступал шарманщик.
— Ну, ладно, чёрт с вами, — разозлился пацан, — сбегаю я к Буратино. Может, он найдёт способ передать вам ваши поганые пять сольдо.
— Ну, так беги, — облегчённо произнёс Карло, чувствуя, что вот-вот избавится от этого хулигана, — и без денег не приходи.
А в это время полицейские тащили в участок свидетелей, всех без разбора. Среди свидетелей были личности весьма колоритные: например, цыганка с подбитым глазом и небольшой кувалдой. На вопрос: «Где взяла кувалду, дура?» она отвечала: «Позолоти ручку, ягодный ты мой, всю правду скажу, что было и что будет открою…» Дальше шли: злой, как чёрт, кучер, не понимающий, за что его забрали, два иностранных моряка, по-нашему не понимающих ни бельмеса, но достаточно драчливых. Сюда же попала цыпочка из заведения мамаши Трези, она всё время охала и подносила к носу флакон с духами. И завершал список свидетелей кочегар Пьетро, он был в форменных ботинках, в кителе и в фуражке, но при этом в кальсонах и сильно пьян. Пьетро ковырял в носу, шатался и через определённые промежутки времени произносил:
— У-у-у, чух-чух-чух, поезд отправляется. Чтоб вас всех затошнило, как меня сейчас тошнит.
Синьор околоточный, глядя на всех этих людей, а также ещё на добрый десяток свидетелей, был сначала обескуражен, а потом заорал:
— Что такое? Кто эти люди?
— Свидетели, ваше благородие, — отрапортовал полицейский.
— Свидетели? Они свидетели чего? Иеговы что ли? — орал околоточный. — Что здесь за бордель?
— Не могу знать, может, и Иеговы. А бордель у нас здесь часто бывает, — не смутился полицейский.
— Постойте, — насторожился околоточный, прислушиваясь к каким-то подозрительным и довольно неприятным звукам, — это что он делает? Вот тот, в кальсонах, в углу?
— Блюёт-с, — отрапортовал полицейский, — по причине пьянства-с, синьор околоточный.
— Всех вон отсюда, — побагровев, заорал Стакани. — Вон! Отберите у цыганки кувалду и вон!
Полицейский отобрал у цыганки кувалду и на требование позолотить ручку дал ей в морду так, что она вылетела из участка. За нею стали вылетать и все остальные неудавшиеся свидетели. Вот только с кочегаром пришлось повозиться. Этот пьяный и изрядно облёванный субъект своими сильными руками вцепился в прутья решетки и на все попытки оторвать его от них только орал:
— Вагоны не расцеплять! Поезд отправляется! Вагоны не расцеплять, это нарушение инструкций.
И с трудом, но все-таки оторвав его от решетки, трое полицейских поволокли синьора кочегара к двери. А тот продолжал орать:
— У-у, чух-чух-чух. Станцию Порт поезд проследует без остановок.
Полицейские, наконец, выбросили его из участка и стали слушать своего начальника, который всё ещё злился и орал:
— Я кого вам сказал привести? Кого? А вы кого привели? Я просил привести свидетелей преступления, а не всякую пьяную шушеру. Или вы не видите разницу между свидетелем и облёванным кочегаром? Или вам не нравится ваша работа? Кому не нравится — шаг вперёд.
Всем нравилась, никто не шагнул.
— Так вот, — продолжал околоточный, — этот, как его там, Руджеро что ли, сказал, что многие мальчишки из класса присутствовали при убийстве. Вот кого надо было сюда тащить, а не кочегара без штанов, от них, от этих кочегаров, вон только блевотина в углу, а мне показания нужны. Ясно вам, ослы?
— Так точно, — отвечали полицейские.
—
