на него действуют, но в любом случае Борису сейчас было не до этого. Сейчас основная проблема — это Анна.
— Ну так как? — он потянулся к её губам. — Вечером у меня?
— Ты неисправим, Боря… — она попыталась оттолкнуть его, но как-то вяло. — Боря, ну всё, хватит, хватит… Ладно, вечером. Да отпусти же меня.
Она выскользнула из его объятий. Поправила волосы, улыбнулась, довольно и с чувством превосходства. Обошла его, бросив косой взгляд. Борис подыграл. Уже у дверей обернулась, послала воздушный поцелуй.
— До вечера, Боренька!
Дверь захлопнулась, а игривые нотки так и повисли в воздухе. Улыбка на лице Бориса медленно растаяла. Чёртова баба. Снова вернулась вчерашняя головная боль, сдавила виски тесным обручем.
— Алина, — предупредил он по внутренней связи секретаршу. — У меня важный разговор. Никого не пускать, — и набрал Анну.
Трубку на том конце долго не брали, и это долгое ожидание против воли выводило его из себя. И потому, когда Борис наконец-то услышал голос Анны, его неожиданно прорвало.
— Аня! Ты чем думаешь, Аня? Башкой или жопой? — он начал без предисловия, с места в карьер, на повышенных оборотах, забыв, что обещал себе держать эмоции в узде. Ему самому было непонятно, что его так вывело — появление Ольги в столь ранний час, её намек на последнее дело, а может голос Анны, всегда такой спокойный и невозмутимый. — Ты на кой ляд притащила вниз Пашину девчонку? Ты чего добиваешься? У тебя мозги есть или как…
— Боря, — она попробовала его перебить. — Боря…
— Чего Боря? Чего Боря? Скажешь, она не у тебя, да? Ника не у тебя?
— У меня, — голос Анны дрогнул. — У меня. А тебе, я смотрю, обо всём уже доложили. Ивлев твой…
— А ты Ивлева не трогай. На него хоть положиться можно, в отличие от некоторых…
— Боря, да я сама не знаю, как так вышло…
— А надо знать! Надо знать! Ты хоть понимаешь, что ты нас всех под удар подставила, всех? Я четырнадцать лет, четырнадцать, мать твою, лет тебя покрывал, ты вообще представляешь каково это?
— Я представляю…
— Да не хера ты не представляешь! Сидишь там у себя внизу и думаешь, что всё так просто. А кто всеми проверками занимается, чтобы ни одна зараза про твой схрон не пронюхала? Кто документы тебе делает, а? Кто тебе лекарства достает? Они что, с неба сыплются? Или может у доброго Бори есть волшебная палочка? Ты вообще отдаёшь себе отчёт, чего мне всё это стоит …
Борис опять вспомнил Ольгу, её игривый тон, резко контрастирующий с голубым холодом жёстких глаз, и её недовольство, явственно прорывающееся в словах, вспомнил то последнее дело, на которое Ольгу пришлось буквально уламывать, и которое уже сейчас дурно пахло, и всё это ещё больше взвинтило его.
— Я, как последний идиот, достаю эти сраные лекарства, для тебя, между прочим, Аня, достаю, а ты…
— Боря, да ты меня хотя бы выслушай…
— Я тебя всю жизнь слушаю. Всю свою долбанную жизнь! А ты? Что ты делаешь? Что ты сейчас сделала? К Паше побежала? Да какого хрена… разжалобить его захотела, да? А он тебя вообще когда-нибудь жалел? Он вообще хоть кого-то жалел, а? Неужели за столько лет ты ничего не поняла?
— А откуда ты знаешь, что я у Павла была?
Борис прикусил язык. Ещё до того, как Анна произнесла это, он понял, что почти проговорился. Вот именно поэтому он не стал ей звонить вчера вечером, когда был на взводе — боялся, что скажет то, что говорить нельзя, и вот надо же… стареет он что ли, теряет хватку?
— Догадался, — и, не давая ей опомниться, сердито продолжил. — А иначе как ещё понять, что Пашина дочка у тебя? Шла-шла по коридору, случайно на тебя наткнулась. Так, что ли?
— Ну почти так, — Анна замялась. — Хотя ты прав, конечно. Я была у Павла.
— Аня, мать твою…
— Я ничего ему не сказала! Боря, неужели ты думаешь, что я не понимаю, что сглупила? Понимаю, конечно. Сама не знаю, что меня дёрнуло к нему пойти. Но я ему ничего не сказала. Ничего! А Ника…
Она опять замолчала. Видимо, подбирала слова. Не для того, чтобы оправдаться — не такой Анна была человек, чтобы оправдываться, да ещё и перед ним — скорее, пыталась объяснить самой себе, что случилось. Борис это понимал, но всё равно не переставал злиться.
— Ника случайно оказалась при нашем с Павлом разговоре. А я разозлилась, наговорила лишнего.
— И чего же лишнего?
— Не про схрон, не бойся. Так… просто на эмоциях высказала Павлу про Лизу, — Анна осеклась. — В общем, это тебя не касается.
— Да ну? — опять взвился Борис. — Не касается? Меня, видимо, касается только грязная проза жизни, достать деньги, лекарства, организовать противозаконную больницу… всё это дерьмо… Боря, подай-принеси, Боря, сделай, Боря, помоги… Боря нужен только для черновой работы, а не для высоких материй. Где высокие материи, там «это тебя не касается» …
— Да я не это имела в виду, Боря! — Анна с шумом выдохнула. — Боря, прости меня. Я вовсе не считаю тебя кем-то вроде «подай-принеси», нет, конечно. Просто это… это слишком сложно, слишком больно. Для меня… Особенно, когда это касается Лизы, а тут… Боря, Ника так на неё похожа, на Лизу… господи…
— Что ты ей всё сразу и выложила? — Борис не удержался от сарказма. Что угодно, но упоминание этой дуры-Лизы его никак не трогало.
— Да не сразу. Ты вот сказал, мол, шла по коридору и встретила Нику, а ведь почти так и вышло. После нашего с Павлом разговора мы с Никой ещё раз встретились, совершенно случайно. И всё, господи, — Анна почти застонала. — Всё случилось как-то само собой.
Она принялась пересказывать свой разговор с Никой. Путанно, перескакивая с пятое на десятое. Этого не было в отчёте Полякова, и Борис не мог это знать, но слушал он Анну вполуха. Всё получалось нескладно, по-идиотски. И по большому счёту он, Борис, сам того не зная, со вчерашнего дня ходил по ниточке. Это просто чудо какое-то, что девчонка до сих пор ещё ничего не сказала отцу.
— … а когда она утром ко мне пришла, для меня это стало вообще полной неожиданностью. Ну не могла я её оттолкнуть в этот момент, ты же понимаешь…
«Ещё бы, — подумал Борис. — Если б оттолкнула, тут бы нас всех и прихлопнуло. Сообразить бы ничего не успели». И он в который раз мысленно поблагодарил всевышние силы, если такие вообще существуют, что Савельев
