на ноги, я сняла кольцо и, прохромав к телевизору, оставила его на тумбочке. Без кольца я чувствовала себя голой, но выбора уже не было.
– Наташа тоже не любила роллы?
– Не жаловала.
– То есть ты устраивал мне каждодневные проверки?
– Не каждый день, но часто.
– И я их все с честью проходила?
Он не ответил. Я бросила взгляд на сервант и нашла глазами фотографию его жены. На мгновение мне почудилось, что её улыбка стала шире.
«Не надейся её победить! Наташа никогда не подпустит к Роману другую женщину».
– Теперь понятно, почему ты не пошёл к ней, когда мы встретились на кладбище. Зачем тебе могила, если рядом спит реинкарнация твоей обожаемой Наташи? Наташи, на которой ты помешался.
Колено ныло, поэтому двигаться быстро я не могла, но, прохромав в свою комнату, схватила с вешалки кардиган и вытащила из глубины зонтик. На сбор остальных вещей времени не было. Роман плёлся сзади и что-то говорил. Я больше не хотела его слушать.
– Выйди, пожалуйста. Мне надо переодеться.
Он нехотя закрыл за собой дверь. Я скинула дырявые брюки и натянула джинсы. Рану ещё не покрыла корочка, и по-хорошему её надо было забинтовать. Но возвратиться к аптечке я уже не могла.
Потом. Всё остальное потом.
Когда я вышла из комнаты, Роман по-прежнему стоял у дверей. В его глазах застыло какое-то странное удивление. Он словно не узнавал меня.
‒ Куда ты собралась?
У меня не нашлось ответа, потому что я не представляла, куда пойду. Но мне надо было подумать. Хорошенько подумать обо всём, что случилось. И что делать дальше.
– Если хочешь побыть одна, давай я сегодня уеду к себе, а ты останешься здесь.
Не оглядываясь, я прошла в прихожую и встала у зеркала.
– Это твоя квартира, Рома.
– Тебе даже некуда идти.
Его слова больно ударили меня по живому. Я развернулась и буквально заставила себя посмотреть ему в глаза.
– Я не бездомная. Для меня найдётся место в этом мире.
Шумно выдохнув, он взъерошил волосы и подошёл ко мне вплотную.
– Милая моя, драгоценная… Я тебя двадцать лет искал. Ты не можешь вот так уйти.
Чтобы снова не закричать, я сжала ладони в кулаки, вонзив ногти в кожу.
– Ты искал двадцать лет девушку, похожую на свою жену. Но я не хочу быть ею.
‒ Света…
Он попытался ко мне прикоснуться. Я остановила его вытянутой вперёд ладонью.
– Тогда в марте, когда ты привёз меня из больницы, ты обещал, что не будешь удерживать, если я захочу уйти. Сегодня я хочу уйти.
Роман дёрнул плечом и прикрыл глаза. Подбородок его затрясся. По лицу пробежала судорога.
Я вышла из дома так же тихо, как однажды вошла. Небо стало ещё темнее, чем было полчаса назад, и когда я доковыляла до остановки, на асфальт упали первые капли дождя.
Автобус ехал вперёд и никуда не сворачивал. Я не смотрела ни в окно, ни на сидящих рядом пассажиров. Только на застеклённую кабину водителя. Но и её видела не слишком-то чётко. Глаза заслоняла пелена слёз. Роман сказал правду. Идти мне действительно было некуда. В общагу бы меня не пустили. Возвратиться к бабушке не позволяла гордость. А к Илоне я не могла пойти, потому что Роман в первую очередь стал бы искать меня именно там. Значит, единственным вариантом перекантоваться где-то пару дней оставался какой-нибудь хостел или недорогая гостиница.
Дождь за окном разрастался, а выключенный телефон по-прежнему валялся на дне моей сумки. Включить его было равносильно смерти, поэтому, набрав полные лёгкие воздуха, я обратилась к сидящей напротив женщине:
– Вы не знаете никакого хостела поблизости?
Та приспустила очки и, внимательно оглядев меня с ног до головы, нажала на приложение «Карты» в своём смартфоне.
– Через две остановки, – спустя какое-то время произнесла она, – дойдёте до светофора, а потом свернёте налево. Называется «Надежда».
При других обстоятельствах я бы, наверное, улыбнулась. Надежда… Символичное название для хостела. Но инструкцию женщины выполнила. Правое колено болело, и я шла, чуть прихрамывая, пока не упёрлась в светло-жёлтое здание, напоминающее университетское общежитие.
На ресепшен меня встретила девушка в чёрном брючном костюме. Я свернула мокрый зонт, протянула ей паспорт и на всякий случай достала банковскую карту.
– Двое суток, – попросила я.
Она застучала по клавиатуре, а затем, выйдя из-за стойки, сопроводила меня до дверей. В голове гудело, поэтому я даже не спросила, во сколько обошёлся один день.
Осматривать комнату желания не было. Лишь краем глаза я успела зацепить три двухъярусные кровати, один стул и зеленоватые занавески на окнах.
Забравшись на «второй этаж», чтобы уж точно никто не побеспокоил, я откинулась на подушку. Временами спала, временами глазела в потолок, временами вытирала бегущие по щекам слёзы. День сменился ночью, и всё повторилось снова. Я спала, глушила в груди рыдания и созерцала хорошо выбеленный потолок. Ни жажды, ни аппетита не было, поэтому справлять естественные потребности надобности тоже не возникало. Я продолжала лежать и только иногда переворачивалась на другой бок.
Во вторник утром подо мной закопошилась какая-то девушка, судя по внешности, бурятка или казашка. От долгого лежания спина разламывалась. С трудом я заставила себя встать, доковылять до туалета в коридоре и умыться. Прохладная вода приятно остудила кожу и даже добавила бодрости. Вернувшись в комнату, я потянулась за сумкой, которую оставила на кровати, и скрепя сердце вытащила телефон. После нажатия на кнопку включения на меня посыпались тонны сообщений о не принятых звонках от Романа, бабушки и Веры.
WhatsApp горел числом «238», и я уже хотела снова отключить телефон и забыть о нём ещё на добрые двое суток, но тишину в комнате разрезала протяжная турецкая мелодия.
Звонила Вера, и после долгих раздумий я всё-таки решила ей ответить.
– Светка! Ты почему на звонки не отвечаешь?! – Её голос звучал взволнованно. – Ты вообще где? Живая хоть?
– Живая. – В этом я была уверена совершенно точно. У мёртвых вряд ли так сильно будет болеть в груди.
– Ну, ты даёшь! Деканат на ушах стоит. Я даже к тебе домой ходила. Битый час проторчала под дверью. Никто не открыл.
– Я не дома.
– А где?
– Не хочу говорить. Скажи, что я заболела. Завтра точно не приду. Скорее всего, в четверг. – Выдавив порцию искусственного
